Исаев Юрий Евгеньевич ПОСЛЕДНИЙ НАСТОЯТЕЛЬ ХРАМА НА КУЗНЕЦКОЙ: ОТЕЦ ГРИГОРИЙ ПЕТРОВИЧ ХАЗОВ И СУДЬБЫ МЕСТНЫХ СТАРООБРЯДЦЕВ Святыня под спудом В подмосковном городе Орехово-Зуево, на старинной улице Кузнецкой, напротив Хлебозавода, чуть позади развлекательного комплекса «Кино», буквально в нескольких шагах от восстанавливаемого старообрядческого Храма Рожества Пресвятыя Богородицы (бывший молитвенный дом беспоповцев поморского согласия) стоит ничем не приметное здание корпуса бывшей Трикотажной фабрики. Если присмотреться внимательнее, поверх квадратных оконных рам можно разглядеть высокие оконные дуги, заложенные на скорую руку кирпичом. Здание бывшего храма. Фото 2013 г. Мало кто из орехово-зуевцев знает, что это неприглядное здание было когда-то красивой и большой церковью, принадлежавшей местной старообрядческой общине Белокриницкой иерархии. И, пожалуй, никто из горожан, даже из числа прихожан-старообрядцев, не знает, что с 1923 и по 1938 год настоятелем этого храма был отец Григорий Петрович Хазов, окончивший свое служение Богу и людям мученической кончиной на Бутовском полигоне НКВД. Кирпичный однокупольный храм в честь Рожества Пресвятыя Богородицы был построен в 1906–1908 годах на участке Соловьевых вместо деревянного молитвенного дома. В храме также были освящены пределы святителя Николы и мученика Никиты. Старообрядческий храм Рождества Пресвятыя Богородицы в селе Зуеве Богородского уезда Московской губернии. (Журнал «Церковь». М., N 7, 15 февраля 1909 г., с. 249) Как повествует старообрядческий журнал «Церковь» за 1908 год, «10 февраля 1908 года епископом Кирилом Одесским и епископом Александром Рязанским и Егорьевским в сослужении священников Рогожского кладбища о. Елисея Мелехина и Иоанна Власова, диаконов Елисея и Льва и местного духовенства состоялось освящение нового храма. За литургией пение было исполнено мужским и женским хорами фабрики И.А. Морозова (г. Богородск). …» (Орфография и пунктуация во всех цитируемых текстах сохранена). Фотография старообрядческого женского хора при храме св. Николы на фабрике Богородско-Глуховской мануфактуры Захара Морозова в Московской губернии. (Журнал «Церковь». М., 1908, N 12, 23 марта) «Серый кардинал» неокружников[*] Пожалуй, самой интересной, загадочной, значимой и незаслуженно забытой сегодня личностью, связанной с храмом Рожества Пресвятыя Богородицы на Кузнецкой, был епископ Кирил Одесский и Балтский. Жизнь владыки, освятившего храм Рожества Богородицы, была тесно связана с селом Зуево и другими окрестными селами будущего Орехово-Зуевского района. Преосвященный епископ Кирил. («Старообрядческая церковь», № 52, 1911 г.) Один из авторитетнейших старообрядческих иерархов конца XIX – начала XX века, преосвященный епископ Кирил (в миру — Козьма Григорьевич Политов) родился 24 июня 1855 года неподалеку от Зуево — в деревне Мисцево Дороховской волости Богородского уезда Московской губернии. В 1886 году он принял пострижение в иночество с именем Кирила, в том же году был поставлен в иеродиаконы. До поставления в сан епископа он состоял секретарем при противоокружническом епископе Иове[**] (Борисове). 13 октября 1897 года инок Кирил был рукоположен противоокружническими епископами Пафнутием Саратовским, Михаилом Новозыбковским и Петром Бессарабским и Подольским в с. Борском на Балтскую, Одесскую и всея Бессарабии кафедру. Существуют непроверенные сведения о начальном периоде жизни епископа, опубликованные в нестарообрядческой газете «Богородская Речь», издаваемой, судя по всему, партией конституционных демократов. В № 9, за воскресенье, 26 февраля 1912 г., стр. 4, 1–2 пол., в весьма тенденциозной статье о неокружническом епископе Иове было упомянуто о епископе Кириле. В статье говорится, что уже будучи начетчиком, Козьма Политов был одним из значимых лидеров неокружников, и возведение епископа Иова на архиерейскую кафедру в Москве, а также удаление предыдущего… Иосифа Керженского, которым была недовольна большая часть неокружников, произошло исключительно благодаря стараниями Козьмы Политова. «Резиденция Иова была на Пустой улице, около огородов Покровского монастыря, в доме старообрядца Лашкова. При доме Лашкова находилась старинная, дозволенная правительством, старообрядческая молельня, существовавшая со времен Александра I. Здесь Иов совершал свои архиерейские богослужения, на которые стекалось очень много старообрядцев-противоокружников. Здесь же Иовом или, вернее сказать, Кузьмою Политовым созывались и старообрядческие противоокружнические соборы, на которых шумно и грозно ораторствовал известный ревнитель Керженского древлеправославия Герасим Онуфриевич Завалов (торговавший овсом и сеном у старого Нижегородского вокзала). Это был своего рода староверческий Илиодор, громивший всех беспощадно… На эти частые шумные сборища противоокружников обращено было внимание властей предержащих. Домовладельцу Лашкову приходилось отдуваться, расходоваться, и, наконец, стало уже невмоготу. Вскоре распоряжением генерал-губернатора, великого князя Сергея Александровича, епископ Иов удален был из Москвы. Ему воспрещено было жительство только в Москве, но не в московской губернии. Изгнанный из столицы, Иов поселился в подмосковной деревне Печатниках, и отсюда управлял своею замоскворецкою частью. У него немало было также последователей в Гуслицах, Гжели и Вехне. Пребывание Иова под Москвой в Печатниках оказалось для него неудобным, и он на время переселился в Орехово-Зуево, в старообрядческий Ягановский скит». В опубликованной статье было высказано мнение, что Козьма Политов был своего рода «серым кардиналом» при епископе Иове, и чуть ли не в приказной форме говорил ему, что и как нужно делать. Думаю, подробно изучить этот интереснейший период в жизни епископа Кирила Одесского и Балтского и расставить все точки над «i» нам еще предстоит. Архипастырь-миротворец Но, несмотря на активное участие в неокружническом движении, преосвященный епископ Кирил остался в светлой памяти старообрядцев как любвеобильный архипастырь-миротворец. Вся его жизнь была посвящена стремлению примирять разделяющихся. В 1895 году, будучи в сане иеродиакона, он уже принимает деятельное участие по примирению епископов Иова и Иосифа. Вступив на святительский престол, епископ Кирил задался идеей примирения разделявшихся из-за известного «Окружного послания»[***]. В 1898 году он встречается с Московским архиепископом Иоанном (Картушиным), епископом Уральским Арсением (Швецовым) и обсуждает с ним вопросы примирения. Во время пребывания архиепископа Иоанна в ссылке в городе Тула совместно с епископом Михаилом Новозыбковским он вновь возвращается к обсуждению тех же вопросов, и в сентябре 1906 года подписывает мирный акт. Определением Освященного Собора от 25 сентября 1906 года оба епископа были оставлены на своих епархиях. Преосвященный Кирил пишет воззвание к приходам, лично объезжает их, разъясняя цель воззвания. (см.: Грамота епископа Кирила, Одесского и Балтского, Освященному собору старообрядческих епископов (Старообрядец. — 1906.— С. 1170–1171; то же — Голос старообрядца. — 1906. — № 71 от 28 сентября. — С. 1) Епископ Кирил в Херсоне (Журнал «Церковь» за 1910 год) В 1907 году с Московской архиепископией примирилась большая часть приходов, находившихся прежде в ведении епископа Кирила. 23 июня 1907 года по определению Освященного собора и по просьбе совета общины при Громовском кладбище преосвященный Кирил принимает во временное управление Петроградскую и Тверскую епархию, которой он управляет в течение трех лет до 1910 года, ежегодно объезжая приходы всех своих епархий. 30 июля 1908 года Освященным Собором епископу Кирилу (совместно с епископом Иннокентием, Александром и рядом других лиц) было поручено принять участие в разработке закона о старообрядцах, который должна была рассмотреть Государственная дума, «дабы он не оказался противоречащим святоцерковным уставам и канонам». Вскоре архиепископу Кирилу открывается новое поприще, ему дополнительно утвердили вдовствующую епархию Бессарабскую. Одновременно владыка продолжает управлять Одесской и Балтской епархией. 20 марта 1911 года вместе с о. Стефаном Кравцовым (будущим митрополитом Белокриницким Силуяном) епископ Кирил освящает Покровский храм в Одессе. Причт одесской старообрядческой церкви во главе с епископом Кирилом одесским и балтским и священноиереем Стефаном Кравцовым. (Журнал «Церковь» за 1911 год) 25 августа 1909 года Освященный собор, опасаясь неблагоприятных последствий для Одесской и Балтской епархии, отклонил прошение Петроградской и Тверской епархии о переводе епископа Кирила на эту кафедру для постоянного управления. (Источники: ОР РГБ. Ф. 246. Карт. 213. Ед. хр. 27. Л. 1 об. «Старообрядческая церковь», № 52, 1911 год). В 1911 году владыке было поручено заведовать частью приходов Черниговской губернии. Объединенная соборным постановлением от 25 августа 1913 года Измаильская и Бессарабская епархия перешла тогда же под управление епископа Кирила, приход Балты с прилегающей к нему Подольской губернией остался под управлением Ермогена Киевского. («Во время оно», № 6 за 2012 год). Епископ Кирил в городе Новогеоргиевске. (Журнал «Церковь» за 1909 год). 9 декабря (26 ноября старого стиля) 1924 года архиепископом Мелетием (Картушиным) был пострижен в схиму. После этого жил в г. Орехово-Зуево. Судя по всему, в эти годы у епископа Кирила и отца Григория Петровича Хазова устанавливается очень тесное духовное общение. В помяннике воспитанницы Григория Петровича, его племянницы (своих детей у четы Хазовых не было) Елены Лукиничны Исаевой поминается «священноинок схимник Кирил и священнопротоиерей Стефан». Судя по тому, что в этой книжице были записаны только самые близкие родственники, эти духовные лица были для семьи о. Григория словно родные. Запись в помяннике Елены Лукиничны Исаевой. Долгое время я «смело» предполагал, что, преосвященный архипастырь был духовным отцом Григория Петровича. Но благодаря Виктору Боченкову и журналу «Во время оно» № 6 за 2012 год я узнал точную информацию по этому периоду жизни вл. Кирила и о. Григория. Реальная жизнь оказалось более чудесной, чем мои «смелые» гипотезы: Священноинок схимник Кирил, бывший епископ Одесский «жил у своего духовного отца (!) священника Григория Хазова в Зуево (ныне Орехово-Зуево Московской обл.), не принимая участия в иерархических делах. В Зуево он и скончался. Незадолго до смерти, 30 марта старого стиля (13 апреля нового стиля) 1927 года, на квартире о. Григория Хазова его посетил архиепископ Мелетий и еп. Сава (Ананьев) Калужско-Смоленский. «Владыка Мелетий… спросил, где хочет владыка Кирил умереть, владыка заплакал и сказал: «Здесь. Отец Григорий мой духовный отец, ему отдаю свою душу и тело, он знает закон и все сделает по-закону…». Завещание владыки было записано, заверено подписями присутствовавших и зачитано епископу Кириллу вслух. «Он заплакал и сказал: «Хорошо. Спаси Христос. Аминь». (Архив ММ и ВР РПСЦ, Ф. 1. Оп. 3. Ед. хр. 458. Л. 1). Где был похоронен великий архипастырь — неизвестно. Первый настоятель зуевского храма С храмом Рожества Пресвятыя Богородицы связано имя еще одного замечательного пастыря-миротворца — отца Иоанна Ерофеевича Сидорова. Отец Иоанн родился в 1841 году в селе Дуброво Богородского уезда Московской области, в крестьянской семье. С молодых лет был конторщиком и жил на фабрике Морозова, а в свободное время и в праздничные дни весь свой досуг посвящал чтению и изучению священного Писания. Знал и крюковое пение. На 42-м году Господу Богу угодно было, чтобы он послужил на ниве Христовой: потребовался в селе Зуево священник, все взоры обратились на Иоанна Дорофеевича. После многих просьб он наконец дал согласие быть пастырем, и в 1883 году был поставлен в священника Белокриницкой иерархии епископом Иосифом Нижегородским и временно Московским. 30 лет он неустанно прослужил при одном храме в с. Зуево. Много претерпел испытаний, но все переносил с кротостью и терпением. Хорошо зная священное Писание, он всегда интересовался разными церковными вопросами. Памятником его трудов и приобретений осталась после почившего богатая библиотека, пожертвованная им храму, в котором служил. Много он заботился о святом храме и любил его украшать: через 10 лет его служения Промыслу Божию угодно было послать тяжкое испытание, и пожаром внутри храма были почти уничтожены все иконы. Священник большей частью своими средствами привел его в прежний благолепный вид. Он украсил на свои средства царские двери и весь иконостас, надев на все иконы позолоченные ризы, и это последнее стоило более 2000 рублей. Его последней заслугой перед Церковью было то, что он развязал гордиев узел, служивший здесь разделением между «окружниками» и «неокружниками». Благодаря ему воссиял духовный мир между братьями, разделившимися из-за «Окружного послания». Правда, отдельные противники, не последовавшие христианскому миру и обособившиеся, до самой кончины причиняли душе пастыря-миротворца великую скорбь. На закате жизни, когда отец Иоанн начал чувствовать, что день ото дня слабеет, он исполнил давнее обещание — постригся и посхимился. И, через недолгие дни, 11 мая 1913 года в возрасте 72 лет отец Иоанн Сидоров, в пострижении священносхимник Иоиль, скончался. Погребение было совершено 14 мая архиепископом Иоанном в сослужении 8 священников, 3 диаконов и 4 стихарных. Храм не мог вместить всех духовных детей, родных и знакомых, пришедших отдать последний долг покойному. (По материалам журнала «Церковь» №27 за 1913 год). Отец Иоанн и зуевские раздоролюбцы В журнале Церковь за 1909 год сохранилось описание неприятностей, чинимых орехово-никольско-зуевской общине раздоролюбцами: «В селе Зуеве, Богородского уезда, при старообрядческом храме Рожества Пресвятыя Богородицы, что на земле умершего крестьянина Ф.П.Шкотова, бывшего прежде неокружнического прихода, находившегося в примирении со своими братьями, именуемыми «окружниками», и пришедшего под паству московского архиепископа Иоанна, зарегистрирована община 30 декабря 1908 года московским и владимирским губернаторами совместно под названием «орехово-никольско-зуевская община неприемлющих Окружного послания». «…Не лишним считаю сообщить, что примирение этого прихода совместно с духовным отцом Иоанном состоялось 17–19 октября 1908 года с епископами Иннокентием и Кирилом и доверенным от архиепископа Иоанна протоиереем Феодором Спиридоновым (см. журнал Церковь № 45). Но к прискорбию, не весь приход принял участие в примирении, некоторые, из-за личных счетов со своим приходским священником и по недоверию к своей братии и Епископу Кириллу, не согласились принять участие в премирении, а в особенности те лица, находящиеся под влиянием известного раздоротворца священноинока Игнатия, которые пропагандируют, стараются распространять всюду нелепые и лживые слухи против примирения, каковыми разочаровывают умы даже и благоразумнейших людей, не твердо знающих Божие Писание, и производят сильное колебание в деревенском народе, не совсем знакомым с этим примирением. Но всего достойнее сожаления, что публика нашей местности, материально обеспеченная средствами, мало пользуется органами старообрядческой печати, так что на количество до 8000 человек жителей старообрядцев приходится не более 30 экземпляров. Во время собрания общины собралось, кроме членов, до 20 человек раздорников с целью произвести замешательство в обсуждении вопросов общины, но члены общины, предвидя это ихнее намерение, решили их не допускать в помещение собрания, которое было в местном храме, так что раздоротворцам пришлось выжидать окончания собрания около храма и в притворе его; по окончании же собрания и молебна они на крыльце молитвенного дома в крупное препирательство с местным приставом, который сделав им несколько замечаний на ихние несуразные возражения, уехал домой и, конечно, им пришлось уйти, не удовлетворив своего желания домой. По слухам, будто бы раздоролюбцы подали прошение г. московскому губернатору о зарегистрировании другой общины к одному и тому же храму с той целью, чтобы заручиться юридическим правом на подачу иска к имуществу этого храма. Мирные христиане не отталкивают от себя своих братий-раздоролюбцев, даже просят ходить молиться Богу в храм и желают их мирным путем принять в свою общину, но они сами, под предлогом боязни впасть в ересь, не хотят быть в соучастии с примирившимися, считая это примирение незаконным, и всячески стараются чем-либо повредить примирившимся братьям, но действия их остаются тщетными. Теперь хватаются, как утопающий за соломенку, и стремятся как бы завладеть храмом, а примирившихся выселить из него, заручаются приговорами зуевских крестьян об отчуждении земли у наследников после умершего Шкотова Ф.П. на котором находится общественный старообрядческий храм, принадлежащий теперь новой общине. В будущем надо ожидать от них, как они и сами высказываются, судебной процедуры с общиной». (Журнал Церковь, №7 за 1909 год, стр. 249–250). С 1913 года настоятелем храма Рождества Богородицы стал отец Никифор Васильевич Чистобаев, также участвовавший в отпевании отца Иоиля. Отец Никифор сначала был диаконом Богородского храма Богородско-Глуховской общины. 24 июня 1911 года он был избран священником того же храма, а в 1913 году перешел служить при храме Зуевской-Орехово-Никольской старообрядческой общины в с. Зуево (ЦИАМ, ф. 54, оп. 104, д. 23, л. 365, 509). Возможно, отец Никифор и служил в этом храме до отца Григория. Последний настоятель Родился Григорий Петрович 23 января 1878 года в деревне Заволенье Богородского уезда Московской губернии, в бедной крестьянской семье. В Заволенье тогда действовал Спасо-Преображенский молитвенный дом (также Белокриницкой иерархии), построенный в 1893 году, закрытый в 1930-м и разобранный около 1960-го. Также, по слухам, в деревне был еще один противоокружнический молитвенный дом, о котором мы скажем ниже. Мать Григория Петровича умерла рано. Растил и воспитывал будущего священника и его сестру Анну их отец — Петр Данилович Хазов. Григорий Петрович вплоть до своей мученической кончины заботился о своем стареньком отце, проживающем в 24-й Морозовской казарме в Орехово-Зуево. (В анкете следственного дела значится, что Петр Данилович Хазов — инвалид). После ареста Петра Даниловича перевезли к дочке в Заволенье, где он и скончался. Сам Григорий Петрович с матушкой Меланией и семьей племянницы матушки Елены Лукиничны с 1920-х по 1938-й жил напротив самого зуевского храма на Кузнецкой в доме 15, скорее всего, выделенном отцу матушки Мелании — герою Морозовской стачки Фоме Никитовичу Степанову. На момент ареста половина дома уже была заселена другой семьей. | | Молодожены Григорий Петрович и Мелания Фоминична Хазовы. Фото начала XX века. | Благодаря краеведу из г. Куровское Михаилу Евгеньевичу Рыбину удалось восстановить родословную Григория Петровича вплоть до конца XVIII века. По данным переписи деревни Заволенье за 1869 год, Хазовы занимали 43-й двор. В это время там проживали дед и бабушка о. Григория — Даниил Арефьевич Хазов, 1817 г.р. и Анна Кириловна, 1837 г.р. (вторая жена) , также и дети Даниила Арефьевича от первой жены — сын Никита, 1841 г.р. и дочь Федосья, 1852 г.р. У Никиты Даниловича была жена — Авдотья Евдокимовна, 1849 г.р. От второй жены у Даниила Арефьевича был сын Петр (отец Григория Петровича), 1861 г.р. В семье ещё проживала и мать Даниила, уже вдова Валентина Кириловна (возможно, Василиса Кириловна), 1789 г.р. и её дочь Елена Арефьевна, 1824 г.р. Родина о. Григория О приходской жизни в деревне Заволенье сохранились обрывочные воспоминания, в основном из старообрядческих изданий того времени. Например, в 11-м номере «Богородских вестей» за 1913 год сообщается о смерти Заволенского священника отца Козьмы: «28 февраля в деревне Заволенье Запонорской волости в девяностолетнем возрасте умер старообрядческий неокружнический священник о. Козьма Большаков. Старость и болезни понудили его три года тому назад отказаться от священнослужения. Свою деятельность начал он еще в грустные времена, когда на старообрядческое духовенство делались форменные облавы, и священнику приходилось скрываться, как самому последнему преступнику. Совершались требы сплошь и рядом в овинах, в лесу, а то и просто в подполье. И этот дамоклов меч, висевший много лет над головой о. Козьмы, сделал его душу угрюмой и строгой. Паства его побаивалась; называли его «гордым». Когда открылась в Заволенье земская школа, о. Козьма заявил: «ребят, которые пойдут в школу, не пущу в часовню». Так и сделал… Потом жизнь изменила его взгляд на «мирское» учение; внуки его ходили в ту же самую страшную школу. Своей долгой и безупречной службой у алтаря о. Козьма снискал себе всеобщее уважение и пользовался в неокружническом мире большим доверием, как строгий, но справедливый духовный отец». Свое название деревня, скорее всего, получила от протекающей через нее реки Вольная. Место, действительно, было «вольным» и представители господствующей церкви появились там лишь в конце XIX столетия. В 1892 году здание моленной сгорает. Власти не дают официального разрешения на строительство новой моленной для старообрядцев более 10 лет (было рекомендовано молиться в соседней деревне Тереньково), но старообрядцы тайно выстраивают себе молитвенный дом. Согласно документам, связанным с прошением о разрешении строительства моленной, в 1893 году в деревне проживало 1529 старообрядцев обоего пола, из которых 1220 неокружников, 290 окружников, 19 беглопоповцев. Новообрядцев в деревне было на тот момент 55 человек. По другим данным на этот момент в деревне проживало 1383 человека, из них 30 новообрядцев и 1353 старообрядца, 1189 из которых — неокружники. Нужно вспомнить заволенского неокружнического священника — о. Кузьму Сорокина, при котором деревня стала центром крупного неокружнического прихода, в который входило несколько селений. Отец Кузьма в ходе происходящих в среде неокружников конфликтов принимает сторону самого непримиримого противника окружников — епископа Даниила Богородского, имевшего резиденцию в селе Давыдово. Заволенье, Давыдово и Зуево становятся значимыми центрами непримиримого неокружничества. Но и между самими раздорниками мира и согласия нет. В журнале Церковь за 1909 год есть небольшая заметка об Орехово-Зуево, в которой описывается ситуация в среде непримиримых: «Раздорнический епископ Даниил старается поддержать все еще существующий здесь церковный раздор, но эти старания не имеют успеха, и раздор заметно тает. С другим раздорническим епископом Мефодием он разорвал единство из-за воззрений его на общину. Даниил готовит нового епископа на место Мефодия в лице какого-то вдового священника из Киевской губернии. Игнатий Зуевский тоже надеется получить митру и поэтому начал молится за Даниила. Даниил же, как всем хорошо здесь известно, не осуждает М.Г. Гущина за его принадлежность к общине в г.Омске. Существующая в раздоре взаимная вражда и непонимание друг друга свидетельствуют о близкой кончине раздора, чему должно порадоваться всем болеющим о церковном мире. Слава Богу, деревня Остров, Теренинской волости, Богородского уезда, уже порвала связь с Даниилом, и находится ныне под паствою архиепископа Иоанна. Нашему архипастырю необходимо теперь дать в деревню Остров достойного священника. Да и вообще, архиепископу нужно бы обратить серьезное внимание на Гуслицы. Теперь он свободен от донской епархии и имеет полную возможность посетить свою епархию. Это давно бы нужно сделать. Надеемся, что владыка посетит всех нас». Заволенская община не была зарегистрирована, так как даниловцы не признавали возможности официальной регистрации своих общин после высочайшего объявления религиозных свобод в 1905–1906 годах. В 1911 году о. Кузьма Сорокин, ввиду преклонных лет, оставляет приход, который на тот момент включает около 2000 прихожан. Последним заволенским священником был о. Ерофей, служивший до самого закрытия в конце 1930-х. Михаилу Рыбину, занимающемуся изучением жизни о. Ерофея Емельяновича Дремина, удалось найти его фото, на котором о. Ерофей запечатлен с матушкой и детьми. Отец Ерофей не был расстрелян в 30-е. Его выселили из дома, а против тех, кто «осмелился» приютить «опального попа», начинались применяться различные «меры». И когда в очередной раз его «обнаружили» в чьей-то бане и стали угрожать хозяевам и самому о. Ерофею, он скончался от сердечного приступа. Ерофей Емельянович Дремин с семьей Морозовский ткач Григорий Петрович Хазов закончил 3 класса той самой земской Заволенской школы, о которой мы упоминали в связи с о. Кузьмой Большаковым, и в 1897 году поступил на работу на фабрику Саввы Тимофеевича Морозова в деревне Орехово. Работал сначала ткачом, а затем помощником мастера. В свободное время Григорий Петрович пел в любительском хоре Зуево-Орехово-Никольской общины. На фабрику Григорий Петрович приехал со своим другом-односельчанином — Лукой Кириловичем Бариновым, 1876 года рождения. В Зуево они стали свояками. Их жены — Пелагея Фоминична Баринова и Мелания Фоминична Хазова были дочерьми участника Морозовской стачки, ткача и помощника мастера Фомы Никитовича Степанова. Любительский хор певчих при Зуево-Орехово-Никольской общине. Григорий Петрович на фото — второй справа в верхнем ряду. (Журнал «Церковь». М., N 4, 24 января 1910 г., с. 121) На фото Любительского хора певчих мы также можем видеть его в среднем ряду (второй справа). У Луки Кириловича и его жены Пелагеи Фоминичны выросли четверо детей (несколько детей умерли в младенчестве): Анна (1905), Анфиса (1906), Елена (1907), Иван (1910). У Григория Петровича с матушкой Меланией Фоминичной своих детей не было, и они взяли на воспитание третью дочку Бариновых — Елену Лукиничну (в замужестве Исаеву). Фото 1907 года. В центре Фома Никитович Степанов и его жена Иустиния. Между ними младшая дочь — Мария Фоминична. Справа семья Бариновых — Лука Кириллович и Пелагея Фоминична с дочкой Леной на руках. Слева семья Хазовых — Григорий Петрович и Мелания Фоминична. Мелания Фоминична держит за руку племянницу Анну Баринову. До 1885 года тесть Григория Петровича — Фома Никитович Степанов жил со своей женой Иустинией и маленькими дочками в 22-й Морозовской казарме. К зиме 1885 года до России докатилась волна одного из первых серьезных промышленных кризисов в Европе, и Тимофею Савичу Морозову, чтобы сохранить производство в новых неожиданных условиях, пришлось переложить большую часть тяжести кризиса на собственных рабочих. До этого славился особенной строгостью, благодаря которой он добивался непревзойденного качества собственной продукции, о котором знала вся Россия. Но тут на карту было поставлено само существование предприятий. С 1882 по 1884 год пять раз снижалась заработная плата, были введены высокие штрафы, составлявшие в среднем четверть заработной платы и доходившие в отдельных случаях до половины заработка. Привыкшие в конце 70-х годов к неплохим зарплатам рабочие оказались в ситуации, когда под вопрос ставилось само выживание их семей. Стоит заметить, что Морозовы, начав как типичные предприниматели-общинники, основной миссией которых служило именно развитие старообрядческой общины, постепенно начали превращаться в самых настоящих капиталистов европейского типа. Их фабрики уже перестали быть чисто старообрядческими организациями. Морозов строил огромные казармы, которые готовы были принять приезжих рабочих любых вероисповеданий. В основном приезжие рабочие не были особенно религиозны, и, оказавшись в новых условиях, они пошли во все тяжкие. По сохранившимся письмам жителей Орехово-Зуево того времени можно узнать, что из-за постоянного хулиганства, грабежей и пьянства было опасно передвигаться по городу в вечернее время. Это был еще один вызов и искушение для старообрядческих общин и коренных староверов. Но это еще не всё. Некоторые из приезжих исповедовали новую, марксистскую «веру» — диалектический материализм. К 1885 году на капиталистическом уже по многим признакам производстве Морозова возникла самая настоящая революционная рабочая ячейка. 7 января 1885 года, организованные профессиональными деятелями рабочего движения, рабочие Морозова остановили работу фабрики и вышли на улицы с собственными требованиями. В забастовке приняло участие 8 из 11 тысяч рабочих. Несмотря на уговоры владимирского губернатора, Тимофей Савич не пожелал идти на уступки требованиям рабочих, и губернатор вынужден был ввести в село Никольское войска. В подавлении стачки приняло участие 3 батальона солдат и 6 сотен казаков под личным руководством прибывшего в Никольское владимирского губернатора. Было арестовано свыше 600 рабочих. Стачка была окончательно подавлена 17 января после ряда столкновений между бастующими и правительственными войсками. Герои Морозовской стачки. В центре П.А.Моисеенко. Фома Никитович Степанов — в верхнем ряду, крайний слева). Фото 1923 г. Фому Никитовича схватили полицейские и долго били в участке чем-то тяжелым в мешках, что серьезно сказалось на его здоровье в старости. Его семью тут же выгнали из казармы, выбросив все вещи прямо в окно. Фома Никитович оказался на улице с женой и двумя дочками 8 и 10 лет. Была зима… Фому Никитовича через какое-то время снова взяли на фабрику, но места в казарме уже не дали, и ему приходилось каждый день проходить по 10 километров лесом из деревни Никулино в село Никольское. Грамота Героя Морозовской стачки Фомы Никитовича Степанова. Священник деревни Никулино Лука Кирилович Баринов жил со своей семьей в 24-й Морозовской казарме, а Григорий Петрович с Меланией Фоминичной и крестницей-племянницей Леной поселились у Фомы Никитовича в деревне Никулино. Елена Лукинична вспоминала, как она пасла в детстве маленькую коровку — Роску, и однажды корова попала в омут и стала тонуть. Девочка испугалась, заплакала и побежала домой. Корову, к счастью, вытащили. В деревне Никулино также была своя старообрядческая церковь, и тоже Рожества Пресвятыя Богородицы. Церковь была построена во второй половине XIX в. Современное состояние храма Рожества Богородицы в деревне Никулино В 1909 в Никулино была зарегистрирована старообрядческая община Белокриницкой иерархии, а в 1915 году церковь была обновлена или построена заново «на участке М.Д. Клопова при помощи купца А.И. Морозова». Церковь была деревянная и одноглавая, с колокольней в неорусском стиле. Закрыт Никулинский храм был в конце 1930-х. Были сломаны венцы, и в настоящее время церковь находится в заброшенном состоянии (одно время даже была выставлена на продажу в интернете). С 10 февраля 1916 года Григорий Петрович Хазов становится священником этого храма. Отец Григорий был рукоположен архиепископом Мелетием (Картушиным) на Рогожском кладбище 02.01.1916 года на приход деревни Никулино к храму Рожества Пресвятыя Богородицы. В фамильном альбоме сохранилась фотография 1919 года с надписью на обороте: «Снимались в 1919 году в деревне Никулино в голод. Отец Григорий с матушкой Меланьей, племянник Миша и 2 племянницы Лена и Анфиса. Снимал Иван Андреевич Ковалев». Отец Григорий с матушкой и племянниками. 1919 год Пастырь добрый Позже Григорий Петрович с семьей переезжает на улицу Кузнецкую, в дом № 21, а Фома Никитович с семьей — в дом 15 по той же улице Кузнецкой. В декабре 1923 года отец Григорий был переведен на приход храма Рожества Пресвятыя Богородицы в Орехово-Зуево. Ровно 30 лет, с 1908 по 1938 год, большой и красивый, построенный в неорусском стиле храм Рожества Пресвятыя Богородицы наряду с Черной молельней, где служили иноки (Молитвенным домом Рожества Пресвятыя Богородицы, расположенной на берегу пруда между Пушкина, 22 и Урицкого, 48, и сгоревшей в конце 1970-х), был центром духовной жизни орехово-зуевских староверов-поповцев. Замечательно то, что все три зуевских старообрядческих церкви были посвящены Рожеству Богородицы и находились буквально в нескольких шагах друг от друга. После ареста настоятеля храм Рожества Пресвятыя Богородицы на Кузнецкой был закрыт и частично разрушен. В 1940-м году он был переделан под корпус Трикотажной фабрики. Некоторое время оставалась узенькая колокольня храма, расположенная чуть сбоку. Местные детишки часто забегали на нее, играя, вооружившись деревянными мечами, в «Александра Невского» или в «казаки-разбойники». После войны «дошла очередь» и до колокольни. И только красивые своды окон, чудом оставшиеся после перестройки, напоминали жителям о святом месте, с которым были связаны светлые воспоминания о венчании, крещении детей, отпевании усопших родителей и близких. Светлые воспоминания о храме и его настоятеле… Во время следствия по вопросу реабилитации отца Григория 15 августа 1957 года был допрошен бывший служитель храма Рождества Богородицы — Михаил Александрович Попов: «Я человек верующий, постоянно посещал церковь, в которой служил Хазов Григорий Петрович. Священник Хазов Григорий Петрович был трезвым и добрым человеком, за какие преступления он был арестован, я не знаю». (По материалам выписок из дела № П-40248 ГАРФ). О доброте отца Григория говорили многие. Именно за добрый нрав и праведную богоугодную жизнь в 1916 году ткач и помощник мастера Никольской мануфактуры Григорий Петрович Хазов был избран общиной священником. Все детишки Кузнецкой улицы собирались у храма Рождества Богородицы, ожидая конца службы. Все сладости, принесенные прихожанами в храм, Григорий Петрович раздавал собравшейся детворе… Воспоминаний о том, что довелось пережить зуевской церкви на улице Кузнецкой и ее настоятелю после революции, практически не сохранилось. Есть только небольшая запись в следственном деле о. Григория, о том, что в 1930 году Григорий Петрович «был арестован ОГПУ, но тут же был освобожден после сдачи золотой валюты». (Выписка из протокола допроса обвиняемого, дело № П-40248 ГАРФ). То есть, речь, по сути, шла о самом настоящем шантаже и грабеже старообрядческой церкви и ее священства советской властью. И вот наступил январь 1938 года. Григорий Петрович на тот момент жил в доме 15 на Кузнецкой с матушкой Меланией Фоминичной, племянницей-крестницей четы Хазовых — Еленой Лукиничной Исаевой (Бариновой), выросшей в семье настоятеля (многие прихожане и даже дальние родственники думали, что она родная дочь о. Григория), мужем Елены Лукиничны — Александром Кондратьевичем Исаевым и двумя их детишками: Мишей и Женей. Елена Лукинична Исаева | Александр Кондратьевич Исаев | Миша и Женя Исаевы. 1942 год. 23 января Григорий Петрович отметил свой 60-й год рождения. А на следующий день, вернее ночь — 24 января, к их дому подъехал черный воронок. Уполномоченный УНКВД предъявил священнику ордер на обыск и арест. НКВД-шники перерыли весь дом и увезли отца Григория. Больше его никто не видел… Годы ожидания О том, что стало с отцом Григорием, не знал тогда никто, даже самые близкие родственники. В одном из фронтовых писем 3 мая 1942 года муж Елены Лукиничны — Александр Кондратьевич Исаев, справляясь о здоровье жены, матушки, детишек и всех близких родственников, спрашивает, «Лена, получили ли письмо от Григория Петровича, пропиши». Уже четыре года, как отца Григория не было в живых, а его родные все ждали весточки… Александр Кондратьевич погиб 18 января 1943 в бою под деревней Шарынино Велико-лукского района Калининской области. В одном из последних писем он писал: «Лена, нужно молиться Богу, чтобы он дал нам всем терпение. Где война, там всегда жить трудно…» Все из семьи Исаевых были глубоко верующие люди. И Александр Кондратьевич, и его младший брат Иван Кондратьевич Исаев (был еще старший брат Михаил, сестра Надежда и самый младший — Дмитрий) познакомились со своими будущими женами в храме Рожества Богородицы на Кузнецкой. Ивана Кондратьевича с его будущей женой Анфусой Трофимовной Политовой познакомил уже упомянутый ранее служитель храма — Михаил Александрович Попов. Михаил Александрович служил на складе у фабриканта Зимина. Все свободное время он посвящал Богу и церкви. Видя отношение Ивана Исаева к богослужению, и общаясь с ним, Михаил понял, что лучшей пары для сестры своей жены — Анфусы не найти. Тем более, что семья Исаевых к тому времени уже породнилась с семейством настоятеля храма. Александр Кондратьевич Исаев познакомился с «поповской дочкой» Еленой Бариновой в 1931-м (родная сестра Александра — Надежда жила неподалеку от «поповского дома», что было хорошим подспорьем для знакомства), и в 1933-м они повенчались. Иван с Анфусой обвенчались в 1936-м. Через год у них родился сын, которого назвали в честь любимого брата — Александром. А через 1 месяц и 15 дней — 10 февраля 1938 года Иван Кондратьевич Исаев был арестован и 7 марта того же года расстрелян на Бутовском полигоне НКВД. Обвинение гласило: «Являясь враждебно настроенным против Советской власти, проводит среди окружения антисоветскую агитацию». Его взгляд на последнем фото потрясает: спокойное доброе и улыбающееся лицо сильного и уверенного в себе человека. Создается ощущение, что Иван Кондратьевич видит перед собой не своих будущих палачей, а своих близких и родных. Его глаза словно разговаривают с нами, неся сквозь страшные и тяжелые десятилетия послание: не надо бояться и не надо ненавидеть. «Избавит Господь душа раб Своих, и не прегрешат вси уповающии Нань» (Пс. 33:23) Быть может, он надеялся, что это фото когда-нибудь все-таки попадет в руки его жены и сына, и они «прочитают» это последнее безмолвное послание. Иван Кондратьевич Исаев. Последнее фото. 1938 год. Это и случилось, правда, спустя почти 60 лет, в 90-х, когда архивы НКВД рассекретили. В 2000-м Александр Иванович Исаев со своей 90-летней мамой — певчей молитвенного дома святителя Николы рядом с Зуевским кладбищем, приехали на Бутовский полигон, место, где в братской могиле покоится тело Ивана Кондратьевича. После поездки Анфуса Трофимовна долго сидела в задумчивости на своей кровати, а потом вдруг, невольно для себя произнесла: «Нас всю жизнь обманывали…». В 2003-м ее не стало. Похоронили ее на старом Зуевском кладбище рядом с сестрой Марией и ее мужем, уже упоминавшимся Михаилом Александровичем Поповым, и другой сестрой — Александрой Разгульновой. Овдовевшая Анфуса Трофимовна, прожившая со своим мужем всего чуть больше года, так же как и овдовевшая в 1943-м Елена Лукинична, на всю жизнь сохранили верность своим мужьям. Верность, скрепленную таинством брака, совершенным отцом Григорием в храме Рожества Богородицы на Кузнецкой. Обе вдовы до самой смерти поддерживали теплые родственные отношения, вместе ходили в молитвенный дом святителя Николы, на кладбище и просто в гости друг к другу. Судьбы Исаевых Сказать, что годы сталинских репрессий и война не обошли семью Исаевых-Хазовых — значит не сказать ничего. Гибель Александра Кондратьевича на фронте была уже третьим ударом для его матери — Прасковьи Михайловны Исаевой. 15 марта 1943 года она писала Елене Лукиничне: «Лена, извини, что долго не писала. Ведь каково это — потерять третьего сына! Я без слез не могу думать про них, а как взгляну на Санину карточку, так все внутри переворачивается. Лена, а все-таки подожди все исправлять, может еще ошибка. Таких было много случаев, что оказывались живы. Лена, ты уж много не расстраивайся сама, побереги себя для детей. У меня тогда осталось шестеро. Я все время войны (речь идет о войне 1914 года, в которой погиб муж Прасковьи Михайловны) не верила, что убит, а все надеялась и как-то было легче, а теперь я уже стала стара и плоха и пережила очень много. Только было нажила хорошую жизнь себе и вы все, а тут проклятый Гитлер истерзал нас всех…» Прасковья Михайловна была старшей дочерью богатого крестьянина сельца Богородское Дороховской волости — Михаила Ивановича Федосеева, бывшего подрядчиком у Саввы Тимофеевича Морозова. Его контора находилась в чудом сохранившемся до сегодняшнего дня в г. Орехово-Зуево «Доме Свешникова» (последнее деревянное здание на ул. Ленина). Дом Свешникова в Орехово-Зуево. Фото Татьяны Алексеевой. В 1905 году Михаил Иванович породнился с известной старообрядческой династией из Богородского — Исаевыми, выдав старшую дочь Прасковью за заведующего делами «Торгового дома Михаил Моисеевич Исаев и сыновья» Кондрата Михайловича Исаева. Кондрат Михайлович и Прасковья Михайловна Исаевы. Фото 1905 г. В «Справочной книжке по Московской губернии за 1890 год» есть запись о красильном заведении Михаила Моисеевича Исаева, 22.11.1842 – 8.06.1907, (отца Кондратия Михайловича), в котором работает 4 человека и управляет сам владелец. А уже в «Памятной книге по Московской губернии за 1914 год» упоминается: «Бумаго-ткацкая фабрика, красильно-голландровое заведение и механическая мотальня Торгового дома М.М. Исаев и сыновья в с. Богородское, Дороховской волости, 1 стана, которой заведывает Кондратий Михайлович Исаев». На тот момент на фабрике уже работает 105 мужчин и 130 женщин (всего 235 человек). Владельцем фабрики, дела которой вел Кондрат Михайлович, был его старший брат (ок. 1875 г.р.) — Михаил Михайлович. В 1914 году Кондрат Михайлович Исаев уходит на фронт в чине рядового и в том же году погибает. На руках 32-летней Прасковьи Михайловной оказывается, как она пишет в письме, 6 маленьких детей. Большую помощь в содержании семьи Исаевых и в воспитании детей оказывает отец Прасковьи — Михаил Иванович Федосеев. Михаил Иванович умер 4 мая 1926 года в 9 часов вечера в 73 года. Его могила с огромным дубовым крестом до сих пор сохранилась на кладбище в сельце Богородское. Михаил Иванович Федосеев. Фото конца XIX века. Старообрядческий молитвенный дом в сельце Богородском был с незапамятных времен. В 1890 году при нем было 630 молящихся. А в 1892 году Строительное отделение Московского губернского правления получило прошение уполномоченного от общества крестьян-старообрядцев сельца Богородское Богородского уезда Саввы Иванова, Лазаря Жигарева и Тимофея Исаева (дяди Кондрата Михайловича) о командировании архитектора для осмотра молитвенного дома. В прошении говорилось, что Богородский уездный исправник объявил предписание московского губернатора о необходимости засвидетельствования поданных в канцелярию губернатора чертежей молитвенного дома и предлагаемых к исправлению ветхостей. Строительное отделение губернского правления наложило резолюцию: препроводить чертежи архитектору Егорову, чтобы он сравнил их с натурой и доложил об увиденном. Несколько подправленные Егоровым чертежи решено было принять к исполнению. В 1913 году в Строительное отделение Московского губернского правления было отправлено прошение от общества крестьян сельца Богородское с просьбой разрешить переделать моленную в сельце по приложенным чертежам. Подать документы и получить разрешение общество доверяло Михаилу Александровичу Коробанову. Под прошением стояло около 120 подписей. В январе 1914 года проект перестройки моленной был утвержден. Эскиз Богородской моленной Колокольню этой моленной мы можем видеть позади каменного магазина и деревянного склада «Торгового дома М.М. Исаев и сыновья» на фото из семейного альбома Исаевых. Колокольня Богородской моленной позади лавки и склада «Т.Д. М.М. Исаев и сыновья». В деле Ивана Исаева есть обрывочная информация о жизни семьи Исаевых после революции: «Допрос вел уполномоченный ОБХС Кирпичев. «…В 1914 году моего отца убили, который служил солдатом рядовым в империалистическую войну. До 1918 года я жил на иждивении матери. С 1919 года меня взял на иждивение отец моей матери до 1920 г. В конце 1920 года наша семья выехала в Уфимскую губернию в связи с разрухой и голодом, где проживали до 1921 года. В 1922 году прибыли в село Богородское Куровского района Московской области в свой собственный дом, где и жили до 1928 года. В 1929 году нас раскулачили, и мы вынуждены были переехать на вольную квартиру. В 1930 году я переехал в город Орехово-Зуево и поступил работать в Госбанк, где работал по день моего ареста». Как пишет Прасковья Михайловна, «только было нажила хорошую жизнь», жестокое время революции и гражданской войны постепенно стало забываться, дети подросли, устроились на хорошую работу или учебу (младший сын — Дмитрий Кондратьевич поступил в Московский торфяной институт), обзавелись семьями, и все стало потихоньку налаживаться. И тут наступил 1938 год. Был арестован и пропал навсегда Иван (родные репрессированных до 1957–60 годов не знали, что произошло с их близкими). Арестованный несколькими днями ранее Ивана его родной брат, Михаил Кондратьевич Исаев, 17 февраля 1938 года также был расстрелян на полигоне НКВД в Бутово. Михаил Кондратьевич Исаев. Последнее фото. Ни Михаил, ни Иван не упомянули при допросе ни своих братьев — Александра и Дмитрия, ни сестру — Надежду, чем, возможно, сохранили своим любимым жизнь, «положив души своя». Сын Ивана Кондратьевича — Александр Иванович Исаев рассказывает, что, по словам матери — Анфусы Трофимовны, Ивану удалось каким-то образом во время мимолетной встречи перекинуть крохотный скомканный комок бумаги, на котором он написал: «На меня наседают следователи, угрожают, что возьмут жену и сына, если я не подпишу то, что они говорят. Я ни в чем не виноват, но подпишу все». У убитого Михаила остались дочь Валентина, родившаяся 12 февраля 1934 года, и сын Виктор, родившийся 15 апреля 1938 года, уже после смерти отца (17 февраля 1938 года). Прасковья Михайловна Исаева с внучками Валей и Адой. 20 марта 1938 года была расстреляна двоюродная тетя братьев Исаевых — шестидесятипятилетняя начетчица богородской моленной Феодосия Федоровна Исаева, 1873 года рождения, 8 декабря 1837 года расстрелян Иван Никифорович Исаев (родной племянник Феодосии Федоровны), арестована его сестра — Клавдия Никифоровна Трегубова (вернулась из лагеря лишь в 1944 году), расстрелян муж Клавдии Никифоровны — Сергей Иванович Трегубов и его отец — Иван Петрович Трегубов, видный деятель старообрядчества и попечитель Рогожской общины. Также были расстреляны дальние родственники Исаевых — Зот Петрович (1875 – 20 марта 1938) и Игнатий Николаевич (1872 – 27 сентября 1937) Хахаевы. Вместе с Феодосией Федоровной и Зотом Петровичем были расстреляны еще пятеро богородских начетчиков-старообрядцев. Поводом для такого приговора послужили следующие показания обвиняемых: Феодосия Федоровна Исаева: «Лично я сама при встречах с колхозниками говорила о недовольствиях к советской власти, что меня раскулачили, жить стало плохо, все отобрали — жить нечем, наши церкви закрывают, людей сажают». Зот Петрович Хахаев: «Я с перечисленными мною лицами никакой к/р деятельности не вел. Хотя при встречах с колхозниками выражал недовольство: в колхозе работаем, а ничего не дают, церкви закрывают. Все мы обеднели и бросили молиться. Поэтому у нас ничего нет и плох урожай. Надо всем ходить в моленную». Последние фото богородских начетчиков Феодосии Федоровны Исаевой и Зота Петровича Хахаева В живых остался только чудом спасшийся Гаврила Кириков, тайно потом служивший в Богородском и отпевавший односельчан до конца своих дней. Упокой Господи души убиенных рабов Твоих! Игнатий Николаевич Хахаев проходил по делу старообрядческого священника Архипа Азарнова. В это время была арестована целая группа старообрядцев, которые были связаны со священником Азарновым. К тому времени у о. Архипа сложился среди жителей Куровского серьезный авторитет, и по его же показаниям, даже коммунисты, разочаровавшись в итогах революции, тайно приходили в церковь. Дело сделали показательным, и всех обвиняемых допрашивали, видимо, с пристрастием. Показания меняются от одного до трех раз за каждый из многочисленных допросов. В итоге следователям удалось добиться желаемых им показаний от всех. Читать эти протоколы по-настоящему страшно: до чего нужно было довести людей (зачастую пожилых), чтобы они начали так оговаривать себя и своих товарищей… Азарнов Архип Давыдович | Хахаев Игнат Николаевич | Жена Игната Николаевича долгие годы занималась переписыванием церковных книг и была одна из последних мастеров в округе. Бабушки из гуслицкого сельца Богородское, откуда была родом семья Исаевых, и по сей день вспоминают, как в детстве ходили в гости к Фене (Феодосии) Исаевой, как играли у нее в «клинышки». Помнят, что у Феодосии Федоровны была «суховатая ручка» и то, что она шила на дому. Помнят, как ее арестовали. Помнят они, как одной весенней ночью, когда все дороги развезло от дождей, найдя лошадь со здоровенными копытами, Исаевы уезжали из села. Лошадь отвезла их до станции. Больше они не возвращались. Если обвинения Феодосии Федоровны строились вокруг религиозной и антиколхозной агитации, то бухгалтерам Орехово-Зуевского банка Михаилу и Ивану Исаевым припомнили то, что их дедушка Михаил Моисеевич Исаев был фабрикантом в сельце Богородском, и по определению классово ненадежные элементы должны мечтать о мести за неприятности, причиненные их семьям: «Я, сотрудник Орехово-Зуевского районного отделения УНКВД М.О. В. Кискин, допросил в качестве свидетеля Блинова Евгения Андреевича 1883 г.р., проживающего г. Орехово-Зуево, ул Корасова, д. 3. Род занятий — инспектор Госбанка. Состав семьи: жена и дочь 23-х лет. Допрошенный показал, что в июне 1937 года среди работников банка Исаев И.К. говорил: «как только начнется война, я постараюсь получить оружие, чтобы расстреливать с тыла коммунистов за то, что они не дают жизни моей семье». В августе 1937 года говорил: «коммунисты расстреливают людей, которые всю свою жизнь посвятили для того, чтобы народу устроить хорошую жизнь. А кучка во главе со Сталиным и Ежовым обманули народ, оклеветали их и расстреляли. Надо сначала их самих расстрелять, тогда жить будет легче». (Выписки из дела № 246 Арх. № 174 14 69). Путь Русской Голгофы Двух-трех на скорую руку сфабрикованных свидетельских показаний было достаточно, чтобы в течение считанных дней вынести приговор и отправить человека в Бутово. Наверное, лишним будет говорить, что свидетели, подписавшие подсунутые им протоколы в 1938-м, полностью отказывались от показаний во время реабилитационных процессов в 1957-м. А некоторые зачастую даже отрицали сам факт допроса: «Я, Ченцов Леонтий Григорьевич, знаю гражданина Хазова Григория Петровича как служителя культа, старообрядческого попа. Он служил в Зуевской церкви, где я работал сторожем, истопником. Я показываю правду, что меня никто и никогда по делу Хазова Григория Петровича не допрашивал. Я от Хазова Григория Петровича высказываний против руководителей коммунистической партии и советского государства никогда не слышал, также я не слышал от Хазова Григория Петровича и антисоветских высказываний. Я, Ченцов Леонтий Григорьевич, правдиво показываю, что по делу Хазова Григория Петровича меня не допрашивали, я таких показаний не давал и записанные от моего имени показания по делу Хазова Григория Петровича категорически отрицаю (подчеркнуто красным карандашом). Я не слышал от Хазова Григория Петровича таких высказываний, как это записано в протоколе моего допроса 20 января 1938 года и меня не допрашивал. Я не слышал, чтобы Хазов Григорий Петрович говорил, как это написано в протоколе допроса, что он ждет спасителей из-за границы, не слышал, чтобы он клеветал на конституцию СССР, также категорически отрицаю записанное в протоколе допроса, что якобы Хазов Григорий Петрович высказывал намерения покушаться на жизнь руководителей партии и государства. Ничего подобного я показывать не мог, так как антисоветских высказываний от Хазова Григория Петровича не слышал. Никто мне этого протокола допроса по делу Хазова Григория Петровича от 20 января 1938 года не читал и на этом протоколе я не подписывался». (Выписка из протоколов допроса свидетелей, дело № П-40248 ГАРФ). В 1938 году была допрошена также жена Леонтия Ченцова, уборщица музея — Мария Григорьевна Усова-Ченцова. Уполномоченный ОУР УНКВД Скворцов, допрашивавший свидетельницу в 1938-м, намерено не указал родственную связь свидетелей, не указал ФИО мужа гражданки Усовой и записал другой адрес проживания (вернее указал два, и один записал неразборчиво). Сама стилистика протокола допроса Ченцова 1938 года говорит о многом: «Вопрос: Что вы лично знаете об антисоветской деятельности Хазова Григория Петровича? Ответ Ченцова: В лице Хазова Григория Петровича я вижу классового врага. Он всегда в разговорах со мной и с людьми высказывал контрреволюционные настроения. Весной 1937 года по выходе из церкви в группе верующих в присутствии меня Хазов заявил: «Скорей бы приходили в нашу страну наши спасители из заграницы, а то от этих коммунистов, которые разорили храмы и отбили народ от посещения храма (неразборчиво) житья нет (подчеркнуто красным карандашом). Летом 1937 года около церкви в группе верующих Хазов по вопросам конституции говорил: «Конституция выдумана большевиками и Сталиным создана для создания о нас хорошего мнения заграницей, как о самой демократической стране в мире. На самом деле это обман рабочего класса. Конституция нужна только большевикам для обмана народа». (неразборчиво) осенью 1937 года мне лично Хазов говорил: «Если бы мне удалось поближе пробраться к Сталину или Ворошилову, я бы их не щадя своей жизни растерзал бы на куски. Я их ненавижу как самых заядлых своих врагов» (подчеркнуто красным карандашом). Более по делу показать нечего». (Выписка из протоколов допроса свидетелей, дело № П-40248 ГАРФ). При допросе 10 августа 1957 года Мария Григорьевна Усова-Ченцова показала: «Я не слышала от Хазова Григория Петровича высказываний против стахановского движения, не слышала, чтобы он говорил, «что люди совсем скоро умрут как мухи от стахановщины» — такие высказывания от Хазова Григория Петровича — я не слышала. Также я категорически отрицаю потому, что так не показывала, как это записано в протоколе допроса по делу Хазова Григория Петровича, что якобы он говорил, что будет помогать интервентам — «истребить коммунистов и советских воротил» — таких высказываний от Хазова Григория Петровича я не слышала (подчеркнуто красным карандашом) и поэтому не могла и этого показать. Как я могла подписать такой протокол по делу Хазова Григория Петровича я сейчас не могу объяснить, дали мне подписать, я и подписала». (Выписка из протоколов допроса свидетелей, дело № П-40248 ГАРФ). Говорят, что в то время НКВД-шники устраивали самые настоящие соревнования между районами — кто больше найдет у себя «врагов народа». С людьми сильно не церемонились и над обвинениями долго не задумывались. Сейчас, по прошествии семидесяти пяти лет, очень трудно во всем разобраться, но во время войны среди орехово-зуевских старообрядцев ходил слух, что именно Ченцов написал донос на отца Григория, за то, что тот не позволил ему взять какую-то книгу, которую долгое время пытался получить сторож. Дети Елены Лукиничны вспоминают, что Ченцов всегда опускал глаза, встречаясь с ними и другими родственниками священника. Да и подписи под протоколами допроса свидетелей Ченцовых в 30-х и 50-х — идентичны. Простить, но помнить! Долгое время я не мог решить для себя этот вопрос. Имею ли я право обнародовать фамилии лиц, написавших донос на о. Григория? Может быть, правильнее будет простить и забыть? Несколько коротких заметок о моем двоюродном прадеде вышло без указания этих фамилий. Но не так давно мне в руки попалась брошюра уже упоминаемого Сергея Михайлова, который, видимо, вдохновившись непримиримостью и «стойкостью» раздоролюбцев, хочет представить кучку не примирившихся зуевских «неокружников» середины XX века как мощное духовное движение в старообрядчестве. И кого же мы видим, если верить брошюре Михайлова, во главе этого «движения» в Зуево в 40–50 годы? — Супругов Ченцовых! С.С. Михайлов называет Ченцова «бывшим псаломщиком» Черной моленной и пишет, что тот какое-то время служил с о. Стефаном Чертихиным, «после этого снова вернулся в стан неокружничества». Также он пишет, что Ченцов «поддерживал неокружников» наряду с Савой Буяновым (примирился с Московской архиепископией в 1951 году). Что понимает под «неокружничеством» применительно к 50-м годам Михайлов, сказать сложно. Но если люди, подобные супругам Ченцовым, возглавляли это «движение» (причем это было уже после совершенного, и, судя по всему, нераскаянного тяжкого греха), то вряд ли можно вообще говорить о какой-то духовности и христианстве по отношению к этим закоренелым раздорникам. Но судить не нам, осуждение — тяжкий грех. Как пишет св. Афанасий, «Не подобает осуждать согрешающего человека прежде, чем Господь осудит его, ведь весь суд Отец дал Сыну, а потому судящий согрешающих присваивает себе Христово достоинство, и таковой уже является антихристом». Господь милостив, Он молился за плевавших в него и распинавших его на Кресте, и даже Иуду простил бы, если бы тот покаялся. Наверное, и нам нужно простить этим людям их грех и молиться о них. Но с раскрытием новых фактов из их биографии для меня стало ясным одно: забывать и скрывать эти фамилии нельзя! Раздоры, проклятия (которые налагали «непримиримые» на Московскую архиепископию), клевета, предательство, погибель — вот закономерная последовательность падения для всех, отделяющихся от единого Тела Христова и сеющих вражду между братьями. И «жизненный путь» семьи Ченцовых — наглядное тому подтверждение. Эта глава — грозное предостережение всем, кто и сегодня пытается сеять вражду в Русской Православной Старообрядческой Церкви, клеветать на Митрополита, смущать своими домыслами верующих и даже учреждать собственные «церкви». К счастью, подобные люди — исключение в старообрядческой среде. Мой отец, внучатый племянник отца Григория и сын Елены Лукиничны — Евгений Александрович Исаев вспоминает другого старообрядца с улицы Кузнецкой, Лазаря и его жену Фросю. Лазарь ходил в длиннополом кафтане и шляпе с большими полями. Завидев шестилетнего мальчика (Евгения Александровича) или кого-нибудь другого из семьи отца Григория, он, даже если находился на другой стороне улицы, останавливался, неспешно снимал свою большую шляпу и медленно кланялся до земли. Евгений Александрович тогда сильно смущался и убегал в дом. Заволенские родственники о. Григория Незадолго до ареста до Григория Петровича, видимо, дошли слухи о том, что сотрудники УНКВД им интересуются и расспрашивают прихожан. Отец Григорий перевез часть своих икон в деревню Заволенье к сестре Анюте. Внучка Анны Петровны Хазовой (в замужестве Миловановой) — Антонина Ивановна Королёва (Абрамова) вспоминает, как бабушка часто и подолгу плакала после ареста брата и долго, до самой своей кончины, мучилась от того, что не понимала, как теперь подавать поминание в церкви: за здравие или за упокой. Анна Петровна занималась ручным ткачеством, а свою продукцию до революции она сдавала богатым заволенским купцам Нестеровым. Анна Петровна вышла замуж за зажиточного крестьянина Исаака Васильевича Милованова, их дом стоял на современной улице Юбилейной (№ 86) и сгорел во время большого пожара в 1936 году. В семье Миловановых было две дочери — Ксения (1904 г.р.) (незамужняя) и Евдокия (1910 г.р.). Остальные дети умерли маленькими. Исаак Васильевич Милованов умер от тифа, когда Евдокии было лет 5, и мать поднимала дочек одна. У Исаака Васильевича ещё были сестры — Феодосия (муж Фёдор Батурин из известного рода Батуриных, производивших топоры в д. Беливо) и Аграфена (по мужу Малахова из д. Степановка). Ещё был брат Николай Васильевич Милованов, перешедший в новообрядчество и уехавший в город Моздок, где он стал настоятелем храма, из-за чего у него были плохие отношения с заволенской родней. Заволенская племянница о. Григория — Евдокия Исааковна Милованова вышла замуж за Ивана Ермолаевича Абрамова. Брат его отца Ермолая Илларионовича — Дмитрий Илларионович Абрамов также был старообрядческим священником и служил в селе Давыдово. Отец Дмитрий также был репрессирован и проходил в 1930-м по делу № 48- 72 вместе с «бывшим фабрикантом» Фирсом Савельевичем Тереховым. К счастью, Дмитрий Илларионович не был расстрелян. Обвинения были стандартны: о. Дмитрий проводил агитацию против мероприятий советской власти, налоговой политики и раскулачивания, а также имел в деревне большое влияние, такое, что «середнячки Матрена Силина и Аксинья Сахарова от всех выступавших на собрании говорили: «Берите у него все, только оставьте нам его самого» (л.4). Отец Дмитрий Абрамов с матушкой В статье научного сотрудника Музея истории МГУ Елены Александровной Агеевой «Репрессии 1920–1930-х годов против старообрядцев Богородского края (по материалам следственных дел ГАРФа)» есть следующая информация: «О. Дмитрию в момент заведения дела и ареста был 61 год (1869 г. рождения), жил в Давыдове, был женат, имел дом с надворными постройками. По образованию самоучка, много работал, был ткачом у Балашова в Куровском и в Орехово-Зуево у Морозовых. В 1912 г. был рукоположён и получил приход в Давыдове, заплатил все весьма значительные налоги. 27.01.1930 г. в день ареста по духовным делам был в д. Гора, придя домой, узнал от милиционера, что арестован, попросил 30 мин, чтобы переодеться, разрешили с трудом. Просил подводу, так как «по болезни ног до Куровского пешком не дойти», простился с собравшимися христианами. Когда сели на лошадь, то она «два раза нас свалила». Милиционер держал наган и о. Дмитрий ему заметил: «Ты что, хочешь убить меня на месте?» (л. 12). В последующих документах, составленных на основе допросов, все было представлено как террористический акт бунтаря о. Дмитрия, который при этом назывался то Абрамом Дмитриевым, то попом Абрамом. Многие документы написаны карандашом, большая путаница в именах и датах, что наводит на мысль о широком применении приёма, называемого на ведомственном жаргоне: «допрос арестованного под карандаш», т.е. показания арестованного следователь в протоколе записывал карандашом, а подписывать давал арестованному чернилами. После ухода арестованного в камеру следователь резинкой счищает показания, написанные карандашом, и вместо этих воспроизводит новые, фиктивные показания, которые записывает чернилами. Таким образом, выходит, что арестованный признался в преступлении, которого никогда не совершал (л. 18). В результате расследования было сфабриковано новое дело №98306, по которому было постановлено сослать О. Дмитрия Абрамова и Ф.С. Терехова в концлагерь сроком на 10 лет, имущество конфисковать, а семьи выслать в Северный край». После Великой Отечественной Войны отец Дмитрий с женой вернулись в родные края и поселились в деревне Запонорье, где и были похоронены… Матушка Григорий Петрович Хазов был расстрелян на Бутовском полигоне НКВД 5 февраля 1938 года. Последнее фото отца Григория Петровича Хазова До 1957 года эта информация была секретной. В деле Григория Петровича подшито письмо Мелании Фоминичны от 12.12.1956 года с просьбой сообщить, что стало с ее мужем, арестованным в 1938 году: «Мой муж, Хазов Григорий Петрович, в 1938 году 24 января был арестован органами НКВД г.Орехово-Зуево, осужден тройкой сроком на 10 лет без права переписки. Со дня ареста я о нем сведений не имею». (Выписка из подшитого в дело письма Мелании Фоминичны, дело № П-40248 ГАРФ). Мелания Фоминична отправляла подобные письма ежегодно, и ответ был стандартным: «отбыл в неизвестном направлении». После XX съезда КПСС начались реабилитационные процессы, и письмо Мелании Фоминичны стало отправной точкой следствия. Почти 20 лет семья Хазовых-Исаевых находилась в неведении о судьбе Григория Петровича. Еще теплилась надежда на то, что однажды Григорий Петрович вернется, ведь кто-то возвращался. Но пришло короткое сообщение, в котором значилось: Григорий Петрович Хазов расстрелян 5 февраля 1938 года, реабилитирован посмертно 02.11.1957 года. Когда пришло известие, Мелания Фоминична была уже старенькая. Позади была страшная и тяжелая война. Во время войны ее племянница Елена Лукинична работала швеей, шила на фабрике телогрейки, рукавицы и другую амуницию для фронта. На работу уходила рано, возвращалась поздно. Вернувшись с работы, Елена Лукинична немного спала и снова садилась за швейную машинку — шить бурки на рынок, чтобы прокормить двух маленьких детей, а после смерти сестры Анфисы еще и старенького отца — Луку Кириловича. Шила почти всю ночь. После войны от постоянного напряжения Елена Лукинична начала слепнуть, и ее стали мучить сильные головные боли. (1 мая 1944 года Елена Лукинична была награждена медалью «За героическую оборону Москвы», а 6 июня 1945 года — «За доблестный труд в Великой Отечественной войне», и впоследствии медалями к каждому юбилею Победы и грамотами как победитель стахановского соревнования). Несмотря на то, что советская власть уничтожала самых близких людей, старообрядцы не могли работать не на совесть. В годы войны на Мелании Фоминичне было все хозяйство, дети, обмен сшитых Еленой Лукиничной бурок, вещей Александра Кондратьевича на хлеб и другие продукты, посадка и прополка картофеля на участках, выделенных Заготзерном, где Александр Кондратьевич раньше работал бухгалтером. Жить было трудно. Несмотря на заготовку картофеля, изготовление бурок, небольшую пенсию вдовы погибшего фронтовика, денег не хватало. Однажды пришлось даже, вырезав ножничками небольшой кусочек серебряного оклада в иконостасе, обменять его на рынке на хлеб. Было трудно, но кому-то было еще трудней. Отец вспоминает, как выглядели дети живших в Морозовских казармах рабочих — неестественно худые, с уродливо раздутыми от недоедания животами. Он вспоминает, что головокружение от голода было привычным для него состоянием в войну. Как страдали «казарменные» дети, остается только догадываться. Получая 7 рублей пенсии, Мелания Фоминична в этот же день тратила все деньги на продукты и сладости для детей. Не оставляла себе ничего. О Григории Петровиче и репрессированных братьях отца рассказывать детям было опасно, поэтому дома старались не поднимать эту тему. Прихожане тоже опасались и старались не говорить об этом. Евгений Александрович вспоминает, как бабушка Мелания напутствовала его каждое утро, собирая в школу — «никому ничего не говори, больше молчи». Еще она учила в любой конфликтной ситуации просить прощения, особенно у мамы: «Прости ради Христа!» Дети ходили с родителями в церковь по праздникам, но специально учить детей вере было тоже опасно. Поэтому учили подспудно, примером своей собственной жизни, своим отношением к людям и святыням. Все племянники Мелании Фоминичны — дети Елены Лукиничны, Анфисы Лукиничны и Анны Лукиничны — очень ее любили и называли бабушкой. Сохранилось письмо младшего сына Анфисы — Виталия Федоровича Филина, написанное брату Евгению Александровичу в ответ на известие о смерти бабушки 27 июня 1960 года: «Здравствуй, дорогой Женя! Ты, конечно, извини, что долго не давал ответа. Да Женя, то, что я так боялся, это и произошло. Знаешь, как я только вскрыл твое письмо, и там было написано: «напишу сразу», то я сразу это понял, и как начал читать, то мурашки пошли по всему телу, а кровь вся хлынула в голову, и у меня потемнело в глазах. И, веришь, потерял на время свою память и ноги, словно налиты стали свинцом, и я не мог потом подняться. Аппетит пропал полностью. Я решил на другой день дать ответ, но ничего не получилось: в глазах навертывались слезы, а в горле торчал ком. Я принимался долгое время писать, но не осмеливался. Да Женя, мне очень-очень жаль бабушки, ведь она была такая добрая и ласковая, что просто я не могу объяснить этого, но ты сам это очень хорошо знаешь. Женя! Если бы ты знал, как я мечтал с ней встретиться, но… Всё пропало. О похоронах мне уже писали, и я остался доволен, что ее хоронили на руках. В этом ее заслуга, она это заслужила. Как приеду, то мы обязательно с тобой сходим на могилки». (Виталий Филин, лишенный бабушкиной поддержки и веры в Бога, под воздействием жизненных неурядиц наложил на себя руки в 1967 году). Сохранились и другие свидетельства отношения к бабушке Мелании ее близких. Начало семейной жизни в семье жены редко обходится без конфликтов, тем более, если приходится ютиться в небольшом помещении. Еще задолго до ареста Григория Петровича у Хазовых-Исаевых отобрали половину дома, оставив две маленькие комнатушки, в которых и приходилось жить матушке, Елене Лукиничне, ее мужу и двум маленьким детишкам. Евгений Александрович вспоминает, как отец — Александр Кондратьевич однажды вспылил на матушку, и она расстроенная ушла в свою комнату. Практически во всех письмах с фронта Александр Кондратьевич умоляет Елену Лукиничну не повторять его ошибок и просит прощения у матушки Мелании: «Лена, я тебя прошу, не нервничай и с крестной не ругайся. Я знаю, что ты нервная, но все же надо воздерживаться. Еще я знаю, что всем вам трудно, но что делать, этим помощи не будет, а только хуже для тебя. Я тоже, когда был дома, тоже был такой же, даже хуже. Но теперь я вижу, что я крестной дела забыл и в будущем я постараюсь ей за все добро отплатить, чем только смогу. Я тоже много с ней ругался, но теперь вижу, что я забыл, что она для меня и для моей семьи много сделала делов, и очень много. Но живя вместе с ней, я все забыл и сейчас вижу и очень видно со стороны, что она для нас много хорошего и доброго сделала, и что ее нужно жалеть и благодарить. А вместо благодарности я делал наоборот. И вот я сейчас все вспоминаю, все ее хорошие дела и очень ругаю сам себя: что я сделал и делал нехорошо, от Бога грешно. И я обращаюсь к крестне и прошу у ней прощения за мое ее оскорбление и огорчение. Крестна! Прости меня Христа ради! Я в будущей жизни, если придется нам вместе дожить, я все оскорбления искуплю. И впредь этого делать не нужно, а нужно крестну уважать. И вот я вижу, очень и очень я делал нехорошо и грешно. Лена, и тебя я прошу не делать этого. Может, это Бог так мне сделал, чтобы сюда я попал. Чтобы обнаружить мою несправедливость и неправду. Лена, дай крестне это письмо прочитать. И еще раз прошу тебя будь повоздержаннее так же и с детьми, они могут тоже также же, как и мы с тобой. Лена, не бей детей и не кричи на них. Им и так плохо, они ничего не видят. Я знаю, тебе трудно с ними, но делать нечего. Лена, наберись терпения и не нервничай. Потому что это для тебя только хуже. Обо мне не расстраивайся, работа моя не такая тяжелая, только потруднее бывает работать ночью (Александр Кондратьевич перед самым призывом перенес тяжелую и не очень удачную операцию, и до отправки на фронт был занят на укладке рельсов: работали в 3 смены круглосуточно. Поэтому условия, в которых он оказался, были для него настоящим мучением — Ю.И.). Мишеньке и Женечке не вели скучать о папе. Может, скоро кончится война, и папа приедет и привезет игрушек в честь победы над коварным врагом. Мишенька и Женечка, я прошу вас. Гуляйте хорошенько, не деритесь и не ругайтесь, слушайтесь маму и бабушку. Наказывает это ваш папа. Лена, жду от тебя письма с нетерпением и остаюсь твой муж Шура и детей папа. 17 февраля 1942 года». Дети Елены Лукиничны, да и я сам — ее внук, ни разу не слышали от нее даже грубого слова в свой адрес, а видели от нее только доброту и ласку. Даже обращения «Мишка», «Женька» или «Юрка» считались в этом доме неприемлемыми, и бабушка Лена отчитывала товарищей, позволивших себе так обратиться к ее детям. Да и об отце — Александре Кондратьевиче у детей сохранились только светлые воспоминания, как о нежном, добром и заботливом человеке. В семье Исаевых всегда царила атмосфера любви, мира и бережного отношения друг к другу. Я помню, как, будучи неразумным четырех-пятилетним ребенком, находясь в гостях у бабушки, запустил воздушным шариком в какую-то очень ценную, красивую и большую фарфоровую статуэтку. Статуэтка упала и разбилась вдребезги. Я очень перепугался и стал плакать, а бабушка сразу же бросилась меня утешать: «Какая-то непрочная игрушка, чего ее жалеть-то». Я думаю, что и Александр Кондратьевич в своем письме, скорее всего, так казнит себя за проступок, который современным людям показался бы сущим пустяком. Такие вот были люди… О своем отношении к матушке Мелании Александр Кондратьевич также часто писал своей матери — Прасковье Михайловне, жившей тогда у младшего сына Дмитрия в деревне Храпуново. В каждом своем письме она передавала матушке-крестне поклон. Последнее фото Прасковьи Михайловны Исаевой В 1943 году, незадолго до получения похоронки на Александра Кондратьевича, с матушкой случилось несчастье: во время колки дров откололась большая лучина и с большой силой вонзилась прямо в глаз. Глаз сохранить не удалось. «Лена, я очень расстроилась, узнав, что произошло с твоей крестной, — пишет Прасковья Михайловна, — лишиться глаза! Ах, как ее жаль. Да и тебе-то как плохо, ведь она так много всего для вас делала и помогала, такая способная, куда съездит…». Матушку любили не только родные и близкие. Любили ее все в округе. Каждый праздник соседи по дому специально приходили и торжественно поздравляли Меланию Фоминичну. Для многих старообрядцев Орехово-Зуева матушка стала крестной. Сын репрессированного Ивана Исаева — Александр Иванович Исаев вспоминает, как к нему однажды пришла его дальняя родственница и, увидев фото матушки с ее семьей, слезно просила отдать ей фотографию: «Это же моя крестна!». Матушку всегда приглашали на отпевания, панихиды и поминки орехово-зуевских старообрядцев, советовались с ней по многим вопросам. Перед своей смертью матушка очень ослабла. Она с нетерпением ждала возвращения из армии внука Жени (Евгения Александровича) и обещала ему, что обязательно дождется. Евгений Александрович служил в Венгрии, к счастью, уже чуть позже известных событий. (После службы работал в Конструкторском бюро завода Респиратор и параллельно учился в Московском Автомеханическом институте вместе с Константином Ивановичам Титовым, будущим Митрополитом Московским и всея Руси Корнилием). Константин Титов и Евгений Исаев в МАИ. 1975 год. Когда Евгений Александрович пришел из армии, матушка уже почти не вставала. Умерла Мелания Фоминична летом 1960-го на руках у Евгения Александровича. Сидя за столом, он заметил, что бабушка, слегка приподняв голову, зовет его к себе рукой, словно пытаясь что-то сказать. Когда он подбежал, чтобы поддержать ее голову, она уже начала хрипеть, обмякла и отошла. Григорий Петрович Хазов, как и многие старообрядческие священники того времени, заранее приготовил для своего погребения большой гроб, вырубленный из целого ствола дуба. Гроб был сделан основательно, остроган и даже отполирован и лежал на чердаке дома на Кузнецкой. Фото 1958 года, июль. Улица Кузнецкая. Отпуск Евгения Александровича Исаева. Одна из последних фотографий матушки Мелании. В огромном гробе Григория Петровича орехово-зуевские старообрядцы несли на руках маленькую и хрупкую матушку Меланию до самого Зуевского кладбища. Перейдя дорогу, отделяющую молитвенный дом святителя Николы от старого Зуевского кладбища и направляясь чуть правее и вглубь кладбища, можно найти семейные захоронения большой матушкиной семьи. Здесь лежат сестры матушки — Пелагея и Мария Фоминичны (в девичестве Степановы), сама матушка Мелания, муж Пелагеи Фоминичны — Лука Кирилович Баринов, их дети — Анфиса Лукинична и Иван Лукич, их сватья (мать Александра Кондратьевича, мужа Елены Лукиничны) — Прасковья Михайловна Исаева, сын Анфисы Лукиничны — Виталий Филин, и ее внук — Александр. Если кто-то окажется в тех местах — помолитесь об этих простых, добрых и бесхитростных людях, проживших сложную и честную жизнь. Особенно же об убиенном иерее Григории Петровиче Хазове и матушке Мелании Фоминичне. А также о возвращении Русской Православной Старообрядческой Церкви поруганного храма Рожества Богородицы на улице Кузнецкой и о скорейшем его возрождении в былой красе и величии. Одно из последних фото матушки. Статью подготовил двоюродный правнук о. Григория. Большое спасибо за помощь в подготовке статьи: Родным и близким отца Григория: Е.Л. Исаевой (+1990), Е.А. Исаеву, М.А. Исаеву (+2013), А.И. Исаеву, В.М. Исаеву, А.В. Исаевой, А.И. Королевой, С.В. Мозалеву, краеведам М.Е. Рыбину, Евгению Голоднову, старожилам сельца Богородское: Александре Николаевне Пименовой, Евгении Поляковой, Н.И. Мерзликиной, Николаю Калинину, а также Олегу Хохлову, Глебу Чистякову, Мелитине Макаровской, Виктору Боченкову и сотрудникам Государственного Архива РФ. ОТ РЕДАКЦИИ, ДЛЯ СПРАВКИ - ↑
* Словарь С.Г. Вургафт, И.А. Ушаков. Старообрядчество. Лица, предметы, события и символы: НЕОКРУЖНИКИ — часть старообрядцев, приемлющих белокриницкую иерархию, разорвавших единство Древлеправославной Церкви Христовой из-за неприятия известного Окружного послания. Их учители — Давыд Антипов из Гуслиц, Прокоп Лаврентьевич Божанов (он же Лаврентьев) из молдавского г. Формоса, москвич Ефим Федорович Крючков (он же Степнухин) и пр. проповедовали учение о том, что господствующая церковь верует не в Исуса Христа, а в иного Бога — Иисуса, который родился на восемь лет позже и был распят на двусоставном (четырехконечном кресте). По их учению выходило, что это — никто иной, как антихрист. По сути дела это было крайнее проявление беспоповского учения, проникшего в среду старообрядцев-поповцев, против которого и было направлено Окружное послание. Суть разногласий была отчетливо выявлена на московском собеседовании 1866 г., когда в присутствии всего российского старообрядческого епископата проходили продолжительные прения между приемлющими и не приемлющими Окружное послание. Со стороны окружников выступал Семен Семенович, с противоположной стороны — Давыд Антипов при участии Ефима Крючкова. Семен Семенович доказывал, что все пункты Послания изложены в строгом соответствии с писанием Святых Отец и должны быть признаны справедливыми, не подлежащими пререканию. Давыд Антипов, напротив, утверждал, что пункты о имени Исусовом, о четырехконечном кресте, о приношении пятой просфоры за властей предержащих, о пришествии пророков Илии и Еноха и пр. суть ложные, и христианам их слушать не подобает. Речь Давыда Антипова показала, что неокружники отвергают все противоположные им доводы как еретические, даже не входя в их рассмотрение. Неокружники утверждали, что сторонники «Послания» являются еретиками третьего чина и должны быть принимаемы в общение не иначе как после соответствующего чиноприема. vНа какое-то время неокружникам удалось заручиться поддержкой белокриницкого митр. Кирила, что позволило им создать раздорническую иерархию. Основание раздора было положено поставлением в сан московского епископа Антония второго, известного под именем гуслицкого. Рукоположение его было совершено в 1864 г. митр. Кирилом. Антоний, скончавшийся в 1876 г., оставил единственного после себя раздорнического епископа Иосифа, которого он за три года до смерти рукоположил на нижегородскую епархию. Умирая, он завещал Иосифу рукоположить на Москву нового епископа. Иосиф, рукоположивший трех неокружнических епископов (Кирила на балтскую епархию, Герасима — на коломенскую, Макария — в с. Великое), до поставления им 16 дек. 1884 г. еп. Иова сам управлял московской епархией, объясняя это отсутствием «достойного» человека. В 1882 г. поставленные им епископы потребовали от него, чтобы московской епархией управлять им всем соборно. Об этом было принято общее решение на соборе 27 авг. 1882 г. Но фактически все осталось по-старому. В дек. 1883 г. еп. Кирил балтский на епархиальном съезде обвинил Иосифа нижегородского в умышленной затяжке поставления нового епископа на московскую кафедру, и в 1884 г., собрав собор в Москве, сам поставил на московскую епархию нового епископа — Пафнутия. Через неделю после собора Кирила, Иосиф созвал свой собор, на котором подверг Кирила и Пафнутия извержению, причем постановил считать хиротонисанных ими — непосвященными и даже отлученными от Церкви, а крещеных — некрещеными. Через два месяца Иосиф единолично поставил на Москву другого епископа — Иова. С точки зрения церковных канонов оба эти епископа, равно как и поставившие их, были незаконны, но с точки зрения самих раздорников Пафнутий был все-таки законнее, так как его соперник был рукоположен на уже занятую кафедру. Тем не менее Пафнутий, будучи тихим и скромным человеком, несколько раз обращался к Иову с предложением мира. Наконец ими было принято решение о совместном управлении московской епархией, на что было получено согласие Кирила балтского. Состоявшийся 22 мая 1885 г. собор в Москве постановил оставить Москву за Иовом, а Пафнутию именоваться епископом саратовским. Возможно, Пафнутий просто уступил свои права на московскую епархию Иову. То, что Иов примкнул к Кирилу, не понравилось Иосифу, и он подверг Иова запрещению. 30 окт. 1885 г. был созван «великий» собор, на который явились все неокружнические епископы, а также до 50 священников и множество мирян. 31 окт. собор постановил извергнуть Иосифа из сана и считать простым иноком. Иосиф, присутствовавший на этом соборе, его суду не подчинился. Наконец, в 1895 г. состоялся собор в Бендерах, на котором примирились последователи раздорствующих епископов — однако сами епископы этот собор не признали и еще раз извергли друг друга. 1–2 июня 1906 г. в Москве было решено собрать собор для примирения неокружников с Церковию. Но неокружнический еп. московский Иов воспротивился прекращению раздора и, упреждая мирную инициативу, созвал 13 апр. 1906 г. собор, на котором присутствовали еп. Даниил, его наместник, более 30 священников и до 100 мирян. Этот собор определил, что примирения быть не может. Однако эти действия никак не воспрепятствовали мирному собору 1906 г. Собор пришел к выводу, что препятствий для объединения нет. Акт о примирении был подписан 4 июня со стороны окружников архиеп. московским Иоанном, епископами Арсением уральским и Иннокентием нижегородским, а со стороны неокружников — еп. новозыбковским Михаилом и другими священнослужителями. Газета «Голос старообрядца» оповестила читателей, что 5 июня на Рогожском кладбище был заключен мир между окружниками и неокружниками на основе выработанного акта примирения. Однако еп. Иов не только не принял мира, но и склонил к раздору Пафнутия, а также поставил на балтскую кафедру (занятую Кирилом) еп. Мефодия, который, прибыв на юг, не только не постарался утишить раздор, но и пытался возвратить примирившихся в состояние раздора. Большое значение в деле утишения раздора (особенно на юге) имел бендерский «Мирный акт» (Бендеры, 9 апр. 1907 г.), который от неокружников подписали еп. Петр, еп. Киприан и ряд священнослужителей и мирян. Когда внутри неокружников возникло разномыслие по поводу императорского указа о регистрации общин при храмах, Иов стал бороться с еп. Даниилом богородским и его сторонниками, отвергающими общины. Он разослал печатные извещения о том, что все, которые признают устройство общин ересью — отлучаются (далее см. необщинники). В Москве неокружникам принадлежало немало храмов. Неокружники-иовцы, признающие общину, молились в кафедральной Никольской церкви, построенной арх. Н.Г. Мартьяновым в 1912 г. в Лефортове, и в домовом храме во имя святых апостол Петра и Павла, находившемся во владениях известных соратников еп. Антония гуслицкого, купцов Муравлевых (ул. Бахрушина, д. 15, стр. 2–3, во дворе), он был закрыт в 1936 г. Неокружники-иосифовцы (необщинники) имели храм во имя прп. Сергия в доме Ивана Степановича Федорова на углу нынешних Большого и Малого Факельных пер. Не признававшие общины сторонники еп. богородского Даниила имели Успенский храм в доме Петра Порфирьевича Козлова (на месте здания нынешнего Театра на Таганке). Три храма в Москве принадлежали заваловцам (см. необщинники). В Гуслицах у неокружников были десятки храмов: Покровский — в д. Смолевой (освящен в 1912 г. епископами Даниилом богородским и Ионой уральским и саратовским), Никитский — в с. Хотеичи (освящен в 1914 г.), в селах Слободищи, Андроново и др. Все они впоследствии подчинились московской Архиепископии. 18 июля 1912 г. неокружнические епископы Иоасаф калужский и Конон московский освятили храм Покрова Пресвятыя Богородицы второй Покровской общины в Боровске Калужской губ. В Петербурге храмы неокружников возникли уже после мирного собора 1906 г. Домовый храм построен в 1909 г., закрыт в сер. 20-х гг. (Лиговский просп., д. 46); собор в Чубаровом пер. (ныне Транспортный пер., д. 5) построен в 1915-1916 гг. арх. П.П. Павловым и вскоре закрыт (здание сохранилось). О судьбе неокружников в советское время известно мало. Малая их часть в конце 1920-х гг. влилась в катакомбную ИПЦ, в ее единоверческое ответвление. В нач. 1930 х гг. неокружнический еп. богородский Петр был арестован и погиб в заключении. Престарелые епископы Филарет и Вениамин умерли, не оставив преемников. Таким образом, неокружническая иерархия прервалась, хотя отдельные священники служили еще до 70-х гг. Оставшиеся неокружники впали в положение беспоповцев. Ныне нет ни одного неокружнического прихода. В местностях, где действовали неокружнические приходы, память о раздоре жива до сих пор, хотя понятие о причинах утрачено.
- ↑
** ИОВ (Иван Константинович Борисов; 1836 — 14 февр. 1912) — неокружнический (см. неокружники) епископ московский белокриницкой иерархии; в нач. XX в. глава неокружников; хиротонисан в епископы на московскую кафедру 16 дек. 1884 г. неокружническим еп. нижегородским Иосифом. Родом из крестьян д. М.Поляны Лукояновского у. Нижегородской губ. Отец его принадлежал к господствующей церкви, но по бедности решил отдать сына на воспитание в семью купца-старообрядца. В 12 летнем возрасте мальчик присоединился к старообрядчеству и вскоре стал одним из самых ревностных его последователей. Едва достигнув совершеннолетия, он оставил воспитавшую его семью, забросил торговлю и всецело посвятил себя проповеди старой веры. Ок. 40 лет он беспрерывно разъезжал по России, исходил паломником все старообрядческие скиты на Керженце, в Зауралье и в Центральной России. Присутствовал на всех старообрядческих соборах того времени. В 40 лет принял иноческий постриг и провел семь лет в Кореневском монастыре Подольской губ. Отвергнув Окружное послание, он с 1862 г. примкнул к течению неокружников, а затем и возглавил его. Вместе с немногочисленной частью старообрядцев так и не примирился с братьями на мирном соборе 1906 г. Повторная, также ничем не закончившаяся попытка примирения с Московской архиепископией была предпринята им совместно с еп. Даниилом в 1908 г. Когда среди его паствы возник раздор необщинников (см. необщинники), он отлучал тех, кто считал устройство общины ересью. Неоднократно запрещал, отлучал и извергал из сана своих противников, от которых сам не раз бывал запрещен, отлучен и извергнут. До 1891 г. резиденцию имел в Москве, его моленная находилась в бывшем доме некоего Лашкова на Пустой ул. Затем по принуждению властей (правительство распорядилось, чтобы в Москве находился всего один старообрядческий епископ) он переехал в подмосковную д. Печатники (ныне район Москвы), где жил в келии в доме мужика Ивана Степанова. После объявления в 1905 г. указа о веротерпимости возвратился в Москву. Для него в Лефортове был выстроен в 1912 г. кафедральный храм – церковь во имя святителя Николы (арх. Н.Г. Мартьянов), но служить в новом храме ему почти не пришлось. Он скончался в глухой д. Молоково Богородского у. Московской губ. в бездействии и в разъединении со всеми архиереями Белокриницкой иерархии. По отрывочным воспоминаниям современников можно заключить, что его личная жизнь была весьма скромной, даже аскетической. - ↑
*** ОКРУЖНОЕ ПОСЛАНИЕ — документ, изданный в 1862 г. от имени московского Духовного совета (постоянный совещательный орган при архиеп. Антонии) для утверждения единства верования Древлеправославной Церкви Христовой (старообрядцев, приемлющих Белокриницкую иерархию). Необходимость в таком послании возникла потому, что среди паствы стали распространяться невежественные кривотолки и неправославные мудрования, зародившиеся в среде беспоповцев. В то время имели хождение различные беспоповские «тетради», распространявшие среди православных старообрядцев нелепые и кощунственные учения. Окружное послание содержало обличение лживых «тетрадей» и утверждало церковные догматы и святоотеческие учения: 1) о пребывании Церкви и священства до скончания века — против беспоповского утверждения, будто спастись можно и без священства; 2) о том, в чем именно погрешает господствующая церковь относительно догматов и преданий святой соборной апостольской древлеправославной Церкви Христовой — против некоторых обвинений в том, что она содержит дух антихристов; 3) о святейшем и поклоняемом Христове имени Исус — против утверждения, что новообрядческое написание Иисус есть имя иного бога (читай — антихриста), в которого веруют никониане; 4) о честном и животворящем Кресте — против хулы на двусоставный равноконечный греческий крест; 5) о сохранении бескровной жертвы до второго пришествия Христова — против беспоповского учения о "духовном" причастии; 6) о приношении пятой просфоры за царя — против тех, кто отказывается молиться за властей предержащих; 7) о том, чтобы не принимать ложных учений, не согласных со святоотеческими преданиями; 8), 9) и 10) о пришествии пророков Илии и Еноха, о пришествии антихриста и о конце мира — против беспоповского тезиса об уже свершившемся воцарении антихриста, пришествие которого будто бы надо понимать не чувственно (т.е. не буквально, как сказано в Писании), а духовно, иносказательно. Окружное послание было написано И.Г. Кабановым (Ксеносом) и подписано 24 февр. 1862 г. архиеп. московским и владимирским Антонием, епископами Онуфрием браиловским, Пафнутием казанским, Варлаамом балтским, священноиноками Евфросином, Илией, иереями Петром, Феодором Вохонским, иеродиаконами Пахомием, Ипполитом, диаконом Кирилом, иноком Белокриницкого монастыря Алимпием (Милорадовым) и дьяком Семеном Семеновичем (в издании Н.И. Субботина подписи диакона Кирила и Семена Семеновича отсутствуют). Только после издания Окружного послания стало ясно, насколько запущенной оказалась болезнь, которую оно должно было врачевать. Большинство белокриницких старообрядцев сочувственно отнеслось к Окружному посланию, однако меньшая часть верующих и духовенства не приняла его, восприняв как повод для отделения. Так возникло разделение на окружников и неокружников (противоокружников), положившее начало болезненному раздору. Чтобы уменьшить вред от этого раздора неокружников, издатели послания вынуждены были вскоре предать его уничтожению. На московском мирном соборе 1906 г. еще раз было подтверждено решение о его уничтожении, и в мирном акте записано: «кто его будет распространять с целью произвести раздор в Христовой Церкви, тот должен подлежать суду по церковным правилам». Вместе с тем соборный «Акт примирения» отверг и те беспоповские учения, против которых было направлено «Послание». «Послание» было опубликовано в Яссах в 1864 г. иноком Алимпием; в Коломые в 1876 г. иноком Николою (на средства архиеп. Антония с предисловием будущего еп. уральского Арсения), в Москве в 1893 г. Субботиным.
|