Главная arrow Гуслицкое краеведение arrow > Альманах "Гуслицы" arrow Выпуск 11 arrow а11 - Киенков АА - Церковные реформы Петра I

Киенков Алексей Александрович,
заведующий музеями
истории Орехово-Зуевского медицинского колледжа
и истории МГОГИ,
кандидит исторических наук

ЦЕРКОВНЫЕ РЕФОРМЫ ПЕТРА I

     В наши дни в сознании  большинства людей существует множество представлений о личности Петра I, о его деятельности, которые не соответствуют исторической реальности.
     Например, подавляющее большинство наших современников  убеждено, что именно Пётр I завёз в Россию табак, что именно благодаря ему возникло в России  курение. В действительности это  не так. Табак проник в нашу страну ещё в ХVI веке.  Курили табак в то время в тайных притонах с целью достичь галлюцинаций  (люди брали большие трубки и вдыхали дым полной грудью). Ещё в 1633 году патриарх всенародно проклял заморское зелье. Дед Петра I царь Михаил Фёдорович издал указ, предусматривавший жестокое наказание за хранение и курение табака, торговлю им.  Этот указ был повторён в Уложении 1649 года, и наказание было ужесточено. Так почему же именно с Петром I общественное сознание связывает распространение этой вредной привычки?  Скорее всего, потому, что Пётр I прекратил наказывать за это, хотя указов  своих отца и деда он официально не отменял. Под влиянием общения с иноземцами, Пётр I стал заядлым курильщиком и поощрял это  среди своих офицеров. Таким образом,  благодаря  правителю страны курить стало модно (подобно тому, как за несколько десятилетий до этого благодаря Людовику XIV стало модным носить парики – сначала ему  начала  подражать знать, а затем этот обычай широко распространился среди всех слоёв общества). Но, начиная с  Петра I, курение в России приобрело такой же облик что и сейчас (обычай курить для достижения галлюцинаций постепенно  исчез), и  оно  стало более безопасным для здоровья. Таким образом, роль Петра I в этом плане неоднозначна и противоречива. И следует задуматься: а вдруг, если бы не Пётр I, курение всё равно распространилось бы в русском обществе и общепринятыми стали более вредные его формы?
     Взгляды наших современников на Петра I  нередко носят очень упрощённый характер. Распространено мнение, что с этим государем связаны преимущественно негативные явления русской истории. Такое мнение обычно  связывают со взглядами славянофилов. Но те, кто читал внимательно труды этих мыслителей, знают, что их отношение к  Петру I было далеко не однозначным. На другом полюсе общественного сознания апологетические взгляды на Петра I – мнение о том,  что его преобразования оказали на наше общество преимущественно положительное влияние, что все они были исторически оправданы и необходимы, что Пётр I  был идеальным государем (или близким к идеальному).
     Оба этих мнения, по всей вероятности, имеют свои корни  в восприятия Петра I его современниками. С одной стороны, крутая ломка общественных порядков в начале XVIII века, появление новых обычаев и традиций, противоречивших  привычному укладу,  резкий рост налогов и повинностей породили в значительной части русского общества ненависть к Петру I. Но, с другой стороны, то, что в этот период Россия добивается больших успехов на внешнеполитической арене  и в иных сферах, способствовало возникновению у многих людей начала XVIII  века восторженного отношения к государю.  Не следует забывать, что многое из  внедрённого в нашу жизнь  Петром I прижилось и стало её неотъемлемой частью, без которой  и мы, люди XXI века, не мыслим своей повседневной реальности  – европейская одежда, газеты, музеи, новое летоисчисление,  современная наградная система и др.
     Таким образом,  апологетический взгляд на Петра I, как и мнение тех, кто придерживается противоположной точки зрения, имеют свои объективные основания. Однако  научные исследования  русской истории начала XVIII века показывают, что реальность того времени была намного сложнее и  противоречивее.
     4 июля 2013 г. в Российском   университете дружбы народов мною была  защищена диссертация  «Церковная политика Петра I в отечественной историографии XIX - начала XX века».   В  числе прочих я затрагивал в своём исследовании также и проблему отношения Петра I к старообрядцам. Учёными XIX – начала XX века написано немало научных трудов, где  рассматривался данный вопрос. Однако в силу  ряда объективных и субъективных факторов эти научные разработки после 1917 года в большинстве своём были преданы забвению, и в последующем выпали из поля зрения науки. Учитывая то, что проблема отношения Петра I к старообрядцам  по всей вероятности будет представлять интерес для читателей альманаха «Гуслицы», я предлагаю  его читателям ознакомиться с  частью моего диссертационного исследования, где  рассматривается эта тема. Также предлагаю вам  ознакомиться с  результатами изучения русскими учёными XIX– начала XX века политики русского государства начала XVIII века по отношению к католикам и протестантам. Взгляды на данный вопрос, утвердившиеся в русской науке XIX – начала XX вв., существенно расходятся с господствующим в наши дни мнением, что Пётр I был  абсолютно безоговорочным  поклонником всего западного,  что поворот в политике государства в  этой сфере связан исключительно с его симпатиями  к Западной Европе.

     С глубоким уважением к читателям альманаха Киенков А.А.


     (ОТ РЕДАКЦИИ. Не публикуем часть диссертации § 1. Проблема взаимодействия государства с не православными направлениями христианства в годы правления Петра I в отечественной историографии XIX – начала XX вв.)

 

ПРОБЛЕМА ВЗАИМОДЕЙСТВИЯ ГОСУДАРСТВА СО СТАРООБРЯДЦАМИ И НЕ ПРАВОСЛАВНЫМИ НАПРАВЛЕНИЯМИ ХРИСТИАНСТВА В ГОДЫ ПРАВЛЕНИЯ ПЕТРА I В РУССКОЙ ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКЕ ХIХ - начала ХХ вв.


§ 2. Проблема взаимодействия государства со старообрядцами в годы правления Петра I в отечественной историографии XIX – начала XX вв.

     В первой половине XIX века политика русского государства по отношению к старообрядцам была более неоднозначной, чем по отношению к католикам и протестантам. Это во многом связано с тем, что старообрядчество не было единым. Его направления по-разному относились к светской власти.
     Александр I взял под защиту рационалистические направления, признавая бесполезность не только репрессивных мер по отношению к раскольникам, но даже и миссионерской деятельности в том виде, в каком она до сих пор проявлялась. Он утверждал, что «…разумом и опытом давно уже доказано, что умственные заблуждения простого народа прениями и народными увещаниями в мыслях его усугублялись, единым примером и терпимостью мало-помалу изглаживаются и исчезают».[1] С этого времени духоборцы и молокане почти до конца царствования получают возможность существовать открыто. Но такая политика вызывала недовольство русской православной церкви, которая стремилась к расширению своего влияния.
     С воцарением Николая I положение старообрядцев изменилось. Император отнёсся отрицательно к расколу, который в его глазах являлся проявлением оппозиции по отношению к правительству и одновременно нарушением установленного порядка в церкви. Происходит резкий поворот к политике репрессий по отношению к старообрядцам. Это отразилось на развитии русской историографии политики государства и церкви конца XVII века – начала XVIII века в данной сфере.
     В научных трудах, опубликованных в первой половине XIX века, где есть информация о политике государства и русской православной церкви по отношению к старообрядцам, такая политика либо оценивалась положительно, либо авторы научных трудов воздерживались от каких либо её оценок. В них не высказывались каких-либо сомнений в оправданности жёстких мер к староверам, в оправданности ущемления их в правах. Это имеет место, например, в публикациях Гагемейстера, К.А. Неволина, К. Троцины.
     Особый взгляд на взаимодействие государства со старообрядцами в первой четверти XVIII века содержится в трудах славянофилов.
     В своей диссертации Ю.Ф. Самарин писал, что в русском обществе к началу XVIII века образовались две партии, равно односторонние. «Одна из них упорно стояла за всё старое только потому, что это было старое. Церковь осудила в ней суеверие, осудило её государство и вся современная жизнь сама собою, принявшая много чуждых элементов. Другая партия всё старое отвергала, отрекаясь в то же время от преходящего и от неизменного, вечно истинного, и увлекалась страстным порывом к подражанию».[2] Несомненно, говоря о первой партии, Ю.Ф. Самарин имеет в виду, в том числе, и старообрядцев. С точки зрения Ю.Ф. Самарина, для людей этой партии было характерно беспредельное уважение к авторитету дедов и отцов, а также к церковному преданию. Это начало давало древней жизни русского народа единство, крепость, непроницаемость, но вместе с тем осуждало её на неподвижность. Ю.Ф. Самарин считал, что обе партии, противоборствуя друг с другом, бессознательно трудились над решением великой задачи, которая только в XIX веке предстала со всей ясностью – возведение национальных элементов на степень общечеловеческих.
     Сходные мысли высказаны в работе И.В. Кириевского «Ответ А.С. Хомякову», написанной в 1839 году и опубликованной в 1861 году в собрании его сочинений. «Сколько бы мы ни желали возвращения русского или введения западного быта, но ни того, ни другого исключительно ожидать не можем, а поневоле должны предполагать что-то третье, долженствующее возникнуть из взаимной борьбы двух враждующих начал».[3] Однако, И.В. Кириевский именно в появлении старообрядчества видел причину того, что в обществе восторжествовало иностранное, а не русское начало, а корни раскола усматривал в ересях, которые берут начало со времени Стоглавого собора. «Как скоро ересь явилась в церкви, так раздор духа должен был отразиться и в жизни. Партия нововводительная одолела партию старины именно потому, что старина разорвана была разномыслием. Отсюда при разрушении связи духовной, внутренней, явилась необходимость связи вещественной, формальной».[4]
     В статье «О характере просвещения Европы и его отношению к просвещению России» И.В. Кириевский прямо указывал, что причиной раскола стало уважение к преданию, которое незаметно для страны перешло в уважение более наружных форм, чем оживляющего его духа. Однако это явление породило также и другую противоположную к себе односторонность: стремление к чужим формам и к чужому духу.
     С другой стороны, славянофилы отмечали, что именно старообрядцы сохранили живую народную веру. Об этом им было известно на собственном опыте – Ю.Ф. Самарин, И.С. Аксаков и некоторые другие славянофилы участвовали в проведённом по указанию светских властей систематическом изучении раскола и сектантства.
     Прямой критики действий государственных властей первой четверти XVIII века по отношению к старообрядцам в сочинениях славянофилов, написанных в первой половине XIX века, нет. Но из выводов, сделанных ими, вытекает вывод о том, что репрессивные меры по отношению к старообрядцам имели как в XVIII веке, так и в XIX веке негативное влияние на жизнь русского общества. В «Ответе А.С. Хомякову» И.В. Кириевский указывал, что возвращать старые формы жизни и быта насильственно «… было бы смешно, когда бы не было вредно. Но истреблять оставшиеся формы может только тот, кто не верит, что когда-нибудь Россия возвратится к тому живительному духу, которым дышит её церковь».[5] Отсутствие прямой критики действий петровской администрации по отношению к старообрядцам в сочинениях славянофилов, очевидно, связано с цензурными условиями, с существовавшей установкой сохранять в сознании русского общества образ Петра I как идеального государя. Такая критика в публикациях мыслителей этого направления появилась позднее.
     В выводах славянофилов о специфике взаимодействия с государством в начале XVIII века прослеживается перекличка с идеями Н.М. Карамзина. В «Записке о древней и новой России» учёный писал о существовании в России начала XVIII века двух противоположных сил, непримиримых друг к другу. «Пылкий монарх с разгорячённым воображением, увидев Европу, захотел сделать Россию Голландиею. Ещё народные склонности, привычки, мысли имели столь великую силу, что Пётр, любя в воображении некоторую свободу ума человеческого, долженствовал прибегнуть ко всем ужасам для обездоления своих впрочем столь верных подданных. Сим бедным людям казалось, что он вместе с древними привычками отнимает у них само отечество».[6] Как и славянофилы, Н.М. Карамзин писал о том, что наилучшим вариантом развития для России был бы особый путь, при котором государь нашёл бы возможность просветить её без утраты ею традиционных ценностей. По всей видимости, в данном случае нельзя говорить о прямом влиянии Н.М. Карамзина на славянофилов – «Записка о древней и новой России» в полном варианте была опубликована только в 90-е годы ХХ века.
     В годы правления Александра II преследование старообрядцев прекратилось. Это было связано с тем, что под влиянием острого кризиса, который пережила Россия на международной арене в первой половине 50-х гг. XIX века государственные власти вынуждены были провести пересмотр своей внутренней политики. Отказавшись от жёстких репрессий по отношению к староверам, государство, однако, не признало за ними равные права с господствовавшей официальной церковью. Во второй половине XIX века официальная церковь продолжала принимать меры к расширению своего влияния в русском обществе, в том числе и за счёт обращения старообрядцев, и пользовалась в своих действиях поддержкой государства. В этой связи среди русской интеллигенции и духовенства растёт интерес к опыту взаимоотношений со старообрядчеством в прошлых столетиях, чтобы проанализировать вопрос о возможностях исторической альтернативы противостоянию, о результативности тех или иных методов влияния на староверов. С другой стороны, как уже отмечалось выше, в 50-70-х гг. XIX века происходит рост интереса российского общества к переломным моментам своего прошлого. Следствием этого стал выход во второй половине XIX века ряда трудов по истории старообрядчества, а также по истории русского общества в целом, где затрагивались проблемы взаимоотношений русской православной церкви и государства со старообрядчеством.
     Одним из таких трудов стало развёрнутое исследование А. Щапова «Русский раскол старообрядчества» (Казань, 1859 г.), в котором, в числе прочего, содержатся обширные материалы о состоянии старообрядчества в конце XVII века – начале XVIII века.
     Главной причиной возникновения старообрядчества исследователь считал то, что в XVI-XVII веках у значительной части духовенства и мирян на первый план выступило внимание к обряду и букве церковных правил таким образом, что малейшее отступление от них принималось за отступление от веры. Здесь явная перекличка с выводами И.В. Кириевского. Однако, в отличие от славянофилов, носителями высокой духовности в церковной жизни А. Щапов считал не староверов, а тех, кто им противостоял.
     В труде «Русский раскол старообрядчества» А. Щапов писал о том, что Пётр I был государем, который направлял свои действия исключительно для народного блага, для решения задач, которые давно исторически назрели. Щапов указывал, что, проводя свои преобразования, Пётр I не хотел поколебать или изменить господствующего начала духовной жизни – православного христианства.
     А. Щапов считал, что характер конфликтных отношений государства и старообрядцев в первой четверти XVIII века резко изменился. Если ранее главной причиной конфликта были разногласия между ними по религиозным вопросам, то теперь главную роль в конфликте стало играть то, что старообрядчество окончательно приняло характер религиозно-народной оппозиции государству.
     По мнению А. Щапова, дух раскольнический, старообрядческий, его образ мыслей был настолько силён, живуч и упорен, что государь не мог преодолеть его никакими мерами (в научном труде из принимавшихся Петром I мер в отношении старообрядчества указаны, в основном, репрессивные). А Щапов указывал, что раскол во времена Петра I умножился и усилился. Главной причиной этого, по мнению автора научного труда, было в непонимании значительной частью населения духа и целей преобразований Петра I. Многие духовные лица и миряне выступали против строгого разграничения религиозного и гражданского начал, отстаивали древнее преобладание церковного элемента. В качестве другой причины А. Щапов указывал то, что преобразования доходили до крайностей, до злоупотреблений. Искореняя то, что было тесно связано с древним духом православной веры, государство вводило новое, иноземное, что противоречило древнему русскому благочестию. На резкий рост в обществе числа раскольников повлиял и чрезвычайно быстрый переход от старинной русской жизни, преимущественно церковной, к жизни новой, европейской, имевшей характер преимущественно мирской (здесь прослеживается перекличка выводов А. Щапова с идеями Ф.Ю. Самарина).
     А. Щапов считал, что последствия издания указа о записи старообрядцев в двойной оклад были резко отрицательными для государства. Этот указ предоставил раскольникам более благоприятные возможности для развития экономической деятельности и тем самым объективно способствовал усилению раскола. Здесь сказывалась также продажность светских чиновников, которые были подкупаемы или обманываемыми предводителями раскола, сочувствие к ним со стороны части дворян и духовенства.
     Бегству населения в раскольничьи общины, по мнению А. Щапова, способствовало бедственное положение народа, высокие налоги, жёсткие методы налогообложения. Он отмечал также, что «…самые гражданские меры против раскола, какие употреблялись во второй пол. XVII века и в первой пол. XVIII века не столько уничтожали раскол, сколько иногда ещё более способствовали его усилению и распространению. Жестокие преследования и гонения только вынуждали раскольников на самосожжение».[7] Таким образом, хотя в труде А. Щапова нет ни одного слова осуждения в адрес Петра I, из выводов учёного вытекает, что именно политика государя объективно способствовала распространению раскола. 
     В труде А. Щапова прослеживается тенденция к тому, чтобы представить политику русской православной церкви по отношению к старообрядцам в XVII веке и проходившие в одном русле с ней действия государства более целесообразными, чем политика Петра I. Исследователь не игнорировал фактов репрессий церкви по отношению к староверам в XVII веке. Он указывал также, что распространению раскола объективно способствовали низкий уровень культуры поведения и слабая образованность духовенства. Но с другой стороны, А.Щапов писал также и о попытках православной церкви во второй половине XVII века достичь мира и согласия со староверами, воздействовать на них путём убеждения. Автор научного труда «Русский раскол старообрядчества» указывал, что эти действия имели определённые положительные результаты, но остановить конфликт мешали в первую очередь личные амбиции лидеров раскола. А. Щапов писал также, что политика Петра I по отношению к русской православной церкви объективно ослабила её возможности противодействовать расколу.
     Очевидно, что присутствующие в труде А. Щапова позитивные высказывания о Петре I в большинстве своём представляют собой лишь дань исторической традиции, сложившейся к тому времени. На понимание истории старообрядчества, которое нашло отражение труде А. С. Щапова, очевидно, оказали влияние в первую очередь теократические идеи, а также взгляды славянофилов. Важно отметить, что в данном исследовании прослеживается ряд новых взглядов на старообрядчество, которые получили развитие в русской исторической науке второй половины XIX века.
     Понимание того, что при Петре I произошёл перелом во взаимоотношениях светских властей и старообрядчества, и главным определяющим фактором здесь стали государственные интересы (ранее в этой сфере светские власти следовали указаниям церкви, и их политика была направлена на то, чтобы либо привести старообрядцев к вере, либо уничтожить их), получило широкое распространение в исследованиях второй половины XIX века – начала ХХ века. Но эти интересы всегда включают в себя множество составляющих, которые нередко вступают друг с другом в острые противоречия. Исследователи второй половины XIX века – начала ХХ века отмечали, что если политика государства по отношению к раскольникам в XVII веке в целом шла по одной линии, то в начале XVIII века для неё стала характерна многолинейность и неоднозначность.
     Наиболее значимыми факторами, влиявшими на внутреннюю политику государства в данной сфере большинство историков считало экономические причины. Государь стремился покончить с ситуацией, когда староверы, будучи вне закона, оказывались фактически выключенными из хозяйственной жизни страны. «Пётр I видел, как невыгодно для себя поступало доселе государство, объявляя раскольников сектой и отказываясь через это от множества служилых и тяглых сил, которые стали прятаться от него в леса и уходить за границу».[8] Раскольникам были предоставлены права гражданства, которыми в первую очередь воспользовались наиболее благоустроенные общины. А. С. Павлов отмечал, что указ о переписи раскольников впервые признал их гражданское бытие.
     Ф. Елеонский считал, что «Как государственный человек, Пётр прежде всего смотрел на то, могут ли раскольники быть полезными членами государства, и как скоро видел, что церковный раскол не мешает некоторым из них быть честными и деятельными гражданами, оставлял их в покое».[9] Исследователь отмечал, что чисто гражданская точка зрения определяла даже вопрос о наказании старообрядцев. «Церковный раскол стоял здесь далеко на заднем плане, его касались на допросах между прочим, и в случае упорства в церковном расколе отсылали для увещания к духовным властям. Упорное неповиновение церкви увеличивало только несколько тяжесть наказания».[10]
     П.С. Смирнов обращал внимание на то, что в предоставлении раскольникам права гражданства значительным образом сказался фискальный интерес государя (стремление найти новые источники доходов). «Обложению подвергались не только угодья, но и религиозные верования, не только имущество, но и совесть. Раскол оплачивался двойным окладом, как едва терпимая роскошь».[11]
     Сходного мнения придерживался и А.Г. Брикнер: «Пётр требовал от раскольников двойной подати, и этим перенёс, так сказать, вопрос о расколе из области церкви на почву государственного хозяйства. Раскольники сделались достойными внимания с точки зрения финансов бюджета».[12]
     В ряде трудов отмечалось, что на отношение Петра I к раскольникам наложили отпечаток личные качества государя, в первую очередь его веротерпимость. Но если одни авторы придавали ей ведущее и самостоятельное значение (как, например, выступавший с апологетических позиций Я.К. Грот), то другие считали, что она вытекала из экономических интересов государства. С другой стороны, некоторые исследователи, например, И.Я Образцов, утверждали, что Петр I терпеть не мог раскола.
     Многие русские учёные второй половины XIX века – начала ХХ века делали вывод о том, что Пётр I стремился создать систему мирного сосуществования светской власти и старообрядцев (такого понимания политики Петра I не прослеживается в трудах А. Щапова и более ранних исследователей). В научной литературе подробно разрабатывался вопрос о том, почему намерения Петра I не осуществились.
     В качестве главной причины этого ряд исследователей называли недоверие старообрядцев к записи в двойной оклад. В своём труде П.С. Смирнов указывал, что вследствие обременительности процедуры записи, вследствие нежелания отягощать себя двойным окладом, а также вследствие фанатизма, подозревавшего в записи нечто недоброе, раскольники уклонялись от неё то бегством, то подкупом. Потому повсеместная запись раскольников была немыслима. Автор научного труда «История русского раскола старообрядчества» полагал, что введение двойного оклада не означало существенной выгоды для правительства (он приносил государству средства, близкие к затратам на его сборы).
     О том, что староверы с недоверием отнеслись к записи, писал также и А.Г. Брикнер. «Раскольники считали, не без основания, опасным делом объявить себя раскольниками; это значило отдаться в руки правительству, которое, если и не будет преследовать, то будет наблюдать, причём нельзя будет тайком распространять своё учение: новоприбылые будут явны».[13]
     Ф. Елеонский обращал внимание на то, что все бедные раскольники, рассеянные по деревням, с которых требовали двойной оклад, устремились теперь в раскольнические скиты, увеличивая их силу, давая им новые рабочие руки. Таким образом, политика государства объективно способствовала усилению скитов. Другие раскольники, которым из-за их финансового положения было слишком тяжело платить двойные подати, начали активно уклоняться от записи в раскол, став таким образом в конфронтации с государством. Следствием этого стала рассылка в поисках незаписных раскольников воинских команд.
     В качестве другой причины, затруднившей проведение политики Петра I, направленной на мирное сосуществование светской власти и старообрядцев, исследователи второй половины XIX века – начала ХХ века указывали коррупцию среди светских чиновников и духовенства. Н.И. Костомаров отмечал, что священники за взятки записывали раскольников православными и избавляли людей, сохранивших свои убеждения, от дополнительных платежей в казну. От царя не укрылись эти уловки. Указом от 18 марта 1718 года он поручил провести следствие одному архимандриту. За открывшуюся в первый раз вину объявлялось прощение с угрозой ссылки на каторгу, если впредь будут делать то же. Однако, по мнению учёного, уличить людей в подобных преступлениях было трудно (здесь имела место заинтересованность обеих сторон). Потому был издан указ от 17 марта 1720 года, объявлявший, что люди могут честно придерживаться раскола, только платя двойной оклад, и затем уже не страшиться никакого наказания. По мнению Н.И. Костомарова, этот указ свидетельствует о том, что правительство было заинтересовано с одной стороны в получении объективной информации, а с другой стороны – в сохранении дополнительного источника дохода.
     Упоминания о данной причине затруднений сосуществования старообрядцев и светской власти есть также у А.Г. Брикнера. «Раскольники стали подкупать священников, которые должны были показать, кто у них в приходах исповедуется, и кто нет. Тут начались доносы на укрывающихся раскольников и не исполняющих свой долг священников».[14]
     О том, что раскольники стали подкупать духовенство, а последнее за взятку стало записывать их в исповедные росписи, писал в своём труде «Учреждение Духовной Коллегии и Духовный Регламент» П.В. Верховский. Он отмечал, что «Указы 8 и 18 февраля 1716 года и 17 февраля 1718 года таким образом не имели полного действия, хотя и были полезны, особенно для борьбы с расколом».[15]
     Важнейшей причиной, затруднявшей мирное сосуществование светской власти и старообрядчества, в научной литературе второй половины XIX века – начала ХХ века называли то, что число раскольников в начале XVIII века, как и ранее, пополнялось за счёт тех, кто находился в оппозиции государству.
     П.В. Знаменский связывал распространение в обществе легенд о том, что настало царство антихриста (эти легенды были питательной почвой для роста численности раскольников) с ростом мистических настроений в обществе, который был вызван ухудшением положения народа и крутым поворотом от старого к новому.
     Рассуждая о причинах популярности идей раскола в народе, А.Г. Брикнер отмечал: «Негодование на царя становилось общим, особенно когда новые распоряжения имели отношение к церкви и религии… Народ ожидал от царя совсем иных преобразований».[16] Учёный связывал негативное отношение к Петру I в русском обществе начала конца XVII века - начала XVIII века также и с тем, что значительная часть современников не была в состоянии составить себе какое-либо понятие о цели, к которой стремился Пётр. Масса инстинктивно восставала против преобразований, однако почти всё ограничивалось ропотом и хулой. По мнению А.Г. Брикнера, учение раскольников находило самую удобную почву в воззрениях народа, предубеждённого против иностранцев. Но если в центре России мятежный дух обнаруживался лишь в неосторожных речах и словах, свидетельствовавших о крайнем раздражении народа, то на окраинах ненависть к царю часто приобретала форму религиозного протеста.
     С выводами А.Г.Брикнера тесно смыкается мнение Ф. Елеонского. «Причин быстрого распространения раскола во времена Петра I было слишком много: все недовольные новыми порядками так или иначе группировались около раскола, и, принимая от него в большей или меньшей степени то или другое, вносили в него со своей стороны новые элементы».[17] Далее автор исследования обращал внимание на то, что, поскольку преобразования Петра I были не согласны с обычаями и традициями религиозной жизни народа, то в сознании большинства людей это представлялось изменением православной веры, опасностью для её чистоты. Отсюда возникали подозрения в чистоте веры церковных иерархов, а это в свою очередь толкало многих людей к переходу в раскол. «Начавшиеся преобразования Петра как будто нарочно служили подтверждением и исполнением мнимых предсказаний первых расколоучителей. Раскольники, естественно, увидели в государе- преобразователе этого давно ожидаемого антихриста».[18] Однако с точки зрения автора, мысль о Петре как об антихристе не имела своим следствием неизбежного отпадения от церкви.
     В своём научном исследовании П.С. Смирнов писал о том, что, поскольку в силу воззрений русского народа всё носило религиозный отпечаток, то и любые новшества воспринимались народом с религиозной точки зрения и, как правило, истолковывались в этой среде негативно. Негативное отношение к Петру I нередко распространяли священники, обиженные нововведениями по церковной части. По мнению С.П. Смирнова, такое состояние общества создавало благоприятную почву для усиления раскола. «Раскол, приверженец и поборник старины церковной, был вместе с поборником и приверженцем старины гражданской. Симпатии старорусской партии, в рядах которой считалось большинство среднего класса, весь класс низший, а также низшее духовенство, и симпатии раскола объединялись, и вот ряды последнего теперь легко пополнялись из первой».[19]
     Рассуждениям П.С. Смирнова близки выводы В.О. Ключевского: «Преобразовательная деятельность Петра представлялась народу прямым продолжением того непонятного и бесцельного посягательства со стороны правительства на чистоту родной веры и родных обычаев, какое началось при царе Алексее. Новое иноземное платье, брадобритие и тому подобные новшества затрагивали религиозные воззрения русского общества. Люди, и без того встревоженные латинобоязнью никоновского времени, теперь ещё сильнее встрепенулись на защиту старой веры».[20]
     Таким образом, в научной литературе второй половины XIX века – начала ХХ века в качестве господствующего утвердилось мнение, что намерение государя создать систему мирного сосуществования светской власти и старообрядцев не осуществилось во многом вследствие ошибок и просчётов самого Петра I во внутренней политике. Однако большинство исследователей указывали, что несправедливо обвинять в этом только государя, что здесь сказались также ряд объективных факторов в жизни русского общества и действия самих старообрядцев.
     В исследованиях второй половины XIX века – начала ХХ века отмечалось, что стремление государства получить экономические выгоды от мирного сосуществования старообрядцев со светскими властями нередко вступало в противоречие с задачей сохранения стабильности в обществе. В научной литературе второй половины XIX века – начала ХХ века существовали довольно неоднозначные взгляды на соотношение различных путей взаимодействия со старообрядцами во внутренней политике русского государства в  конце XVII века – первой четверти XVIII века.
     С точки зрения большинства исследователей, государственные власти в годы правления Петра I в своих действиях по отношению к раскольникам сочетали репрессии с гуманными мерами, с попытками убедить раскольников отказаться от своих взглядов.
     По мнению Ф. Елеонского, сообразно с неодинаковым состоянием самих раскольников, и гражданское правительство относится к ним неодинаково. К раскольникам общежительным и вообще безвредным для гражданского благоустройства оно относится довольно миролюбиво, оставляя в покое их общины под условием выполнения ими гражданских повинностей. Исследователь отмечал, что Пётр I даже защищал выговских староверов от притеснений в религиозной жизни, запрещал чинить им обиды под угрозой жестокого истязания. «Но наряду с этими и другими благоприятными для раскольников распоряжениями Петра, являются факты и другого рода, показывающие уже совершенно противоположное отношение Петра к раскольникам. Здесь он является самым строгим и последовательным преследователем раскольников, старающимся подавить и ослабить их гражданскими мерами. Здесь мы видим продолжавшиеся во всё царствование Петра ссылки раскольников военными командами, аресты, пытки и даже смертные казни расколоучителей».[21] Эти меры касались в первую очередь необщежительных раскольников. Однако Ф.Елеонский указывал, что среди тех, кто не повиновался церкви, были не только собственно раскольники, но и вообще нецерковные отщепенцы. Власти зачастую всех их скопом причисляли к расколу. С точки зрения автора научного труда, именно эти люди и вооружали в первую очередь Петра I против старообрядцев.
     С точки зрения П.В. Знаменского, против тех раскольников, которые не желали записываться в двойной оклад (так называемых тайных раскольников) применялись государством меры, ничуть не мягче, чем те, которые употреблялись в XVII веке против раскола вообще. Автор утверждал, что в последние годы правления Пётр стал строже относиться к раскольникам.
     Н.И. Костомаров подробно рассматривал меры государства, направленные на изъятие раскольничьих книг и икон, ограничение гражданских прав раскольников, а также репрессии государства по отношению к раскольникам и тем священникам, которые не проявляли должного рвения в розыске староверов. Учёный отмечал, что при обращении староверов в православие при заключении ими браков с православными были установлены более жёсткие правила, чем для лютеран и католиков. Но здесь же Костомаров писал и о мерах правительства, направленных на то, чтобы предохранить староверов от таких притеснений, которые могли возникнуть при расширении фанатизма духовных.
     С точки зрения А.Г. Брикнера, по отношению к раскольникам «правительство не переставало действовать путём обучения, просвещения, причём некоторая строгость была соединена с кротостью».[22] Однако учёный указывал на то, что склонность правительства к кротким мерам не была общим правилом, что государственные власти нередко проявляли по отношению к ним очень большую жесткость, что Пётр I отличался терпимостью только к догматическим вопросам, но не к оппозиционным настроениям.
     О том, что позднейшие меры государства по отношению к расколу были строже, чем более ранние, отмечал также П.С. Смирнов. Автор связывал это с тем, что у императора усилилось беспокойство по поводу опасности, которую представляла для государства религиозная и гражданская обособленность раскольников. Причём, по мнению Смирнова, эта опасность всегда преувеличивалась Петром I и его преемниками.
     А.С. Павлов указывал на то, что, с одной стороны, во времена Петра Великого начинают смягчаться строгости против раскольников. Однако, с другой стороны, указы преобразователя, который встретил в расколе самую упорную оппозицию своим реформам, преследовали раскольников на каждом шагу и проводились в жизнь с беспощадной строгостью, что вызывало бегство раскольников.
     Аналогичную оценку действиям государства в петровскую эпоху давал и С.Ф. Платонов. Он утверждал, что политика Петра I по отношению к раскольникам была первоначально довольно мягкой, однако во второй половине царствования Петра I репрессии шли рядом с веротерпимостью.
     П.В. Верховский обращал внимание на то, что Петр I, отличавшийся сравнительно большой веротерпимостью, а главное, исповедовавший чисто светские задачи государства, признавал существование раскола, хотя и стремился к его подавлению главным образом ввиду его политической неблагонадёжности. «Пётр Великий видел в раскольниках не столько людей, исповедовавших ложную религию, сколько своих тёмных и упорных подданных, не желавших подчиниться его культурным реформам и ставшим в оппозицию. Поэтому он преследовал их чисто полицейскими мерами. Благонадёжным раскольникам Выгорецких скитов (Олонецкой губернии и Стародубских слобод) Пётр даже дал льготы».[23] По мнению П.В. Верховского, в отношении русского государства к расколу в XVIII и XIX веках выразился чисто полицейский взгляд на веру.
     Таким образом, многие исследователи второй половины XIX века –  первых десятилетий ХХ века, отмечая сложность и неоднозначность политики государства в первой половине XVIII века, направленной на предотвращение распространения раскола, нередко подвергали её критике за жестокость, которая часто была не оправдана и не вызвана необходимостью. Однако, с другой стороны, они отмечали, что само возникновение строгих мер связано объективными историческими обстоятельствами. Такое мнение нашло отражение, в первую очередь, в трудах историков консервативного направления. Однако оно не вызывало возражений и у либеральных историков (Н.И. Костомаров, А.С. Павлов и др.).
     В литературе апологетического характера при описании взаимоотношений светских властей со старообрядцами упор делался на то, что Пётр I стремился проявлять к ним терпимость и доброжелательность, и именно старообрядцы виновны в том, что данное намерение не осуществилось.
     Я. К. Грот утверждал, что первоначально Пётр I относился к раскольникам гуманно и снисходительно. Однако «меры, принятые против их размножения, мало-помалу привели к преследованиям, пыткам и казням. Случилось именно то, чего Пётр хотел избежать».[24]
     И.В. Соколовский в своём труде «Пётр Великий как воспитатель и учитель народа» писал, что утилитарные требования от жизни, искания земных благ заставляли Петра I отодвигать религиозные вопросы на второй план ради выгоды государства. Потому он готов был прекратить преследования раскольников, если они приносили пользу стране. Но в реальности этого не произошло, потому что в силу государственных интересов он не мог совсем отказаться от религиозного прозелитизма. «Правда, Пётр убеждал действовать на отступивших от православия… убеждением, «доводами», «духовно», «поступать с противниками Церкви святой с разумом, правильно и кротостью», словом, рекомендовал вовсе не те инквизиторские способы обращения с еретиками, какие усвоили и одобряли его предшественники, однако справедливость требует сказать, что в его законодательстве встречаются не всегда духовные и кроткие меры, когда речь идёт о религиозных вопросах. Но ведь после сожжения еретиков в срубах, трудно сейчас же развиться полной веротерпимости».[25]
     В историческом очерке Е.А. Разиной «Первый труженик Земли Русской Пётр Великий» (СПб., 1913) утверждалось, что Пётр I совсем не хотел преследовать раскольников, стремился поступать по отношению к ним «с кротостью и разумом». Но царь терпел раскольников только с условием, чтобы те добросовестно исполняли обязанности добрых граждан и подданных, и, не желая преследовать безвредных раскольников, требовал, чтобы за право молиться «по старинному» они помогали государству в его великой денежной нужде, платя двойной оклад сборов. «Чтобы определить число раскольников, предписано было сделать перепись староверам, и обещано было прекратить после этого всякое преследование за веру, но в этом действии царя невежественный народ усмотрел «действо дьявольское», «ухищрение сатанинское»…И невежественные люди, боясь печати антихристовой, целыми тысячами бросали свои насиженные места, уходили вглубь лесов – в скиты, в срубы, где питались хлебом с водой, терпели всякие лишения и принимали «огненное крещение»… И шла нелепая ужасная борьба между подданными, считавшими своего царя антихристом, и царём, вся жизнь которого была подвигом и работой на пользу этого народа, не понимавшего и не ценившего его».[26]
     В некоторых научных трудах историков консервативного направления, рассматривавших церковную реформу Петра I не с апологетических позиций, также высказывалось мнение о том, что именно соображения гуманизма играли главную роль в выборе методов воздействия государства на староверов. Например, С.Г. Рункевич утверждал, что в отношении раскольников правительство выдвинуло на первый план увещания. Рядом с увещаниями по отношению к раскольникам предпринимались стеснительные для их исповедования меры, но эти меры имели второстепенный характер. Они предпринимались исключительно для того, чтобы предотвратить распространение раскола, побудить раскольников обратиться в православие.
     В целом, историки консервативного направления оценивали политику государства по отношению к старообрядцам в первой половине XVIII века как неоднозначную и противоречивую. Однако, по мнению большинства из них, новые явления в политике государства в данной сфере имели ряд положительных последствий для общества как в первой четверти XVIII века, так и в более отдалённой исторической перспективе. Изменение положения раскольников при Петре I Ф. Елеонский охарактеризовал следующим образом. «Для раскола времена Петра I прежде всего были временем особенно сильного его распространения, главным образом, в силу новых чисто гражданских обстоятельств. Но, увеличиваясь в своём числе, расширяясь пространственно, раскольники в то же время, конечно, не все,… постепенно начинают сосредотачиваться в скитские общины…Фанатизм в раскольнических общежитиях начинает несколько ослабевать, но продолжает жить с прежней силой в раскольниках необщежительных».[27]
     Следует отметить, что хотя политика государства по отношению к старообрядцам на протяжении XVIII – XIX веков неоднократно видоизменялась, её облик в значительной мере определяло то, что было заложено Петром I: приоритет государственных интересов над церковными, установка на мирные взаимоотношения со старообрядцами, которые не составляли оппозицию светским властям, и др. Выводы, сделанные учёными консервативного направления о данной составляющей церковной реформы начала XVIII века, аргументировали необходимость дальнейшего сохранения этой исторической преемственности. Данный вывод разделяли и либеральные исследователи. Однако значительная часть из них (Н.И. Костомаров, В.О. Ключевский и др.), как и некоторые исследователи консервативного направления (П.С. Смирнов, П.В. Знаменский и др.), считали целесообразным дальнейший отход от политики репрессий по отношению к старообрядцам.
     В некоторых научных трудах второй половины XIX века – начала ХХ века большое внимание уделялось проблеме споров органов церковной и светской власти о распределении полномочий, связанных с противодействием раскольникам.
     Н. Востоков в своём научном труде указывал, что Духовный Регламент очень мало касался проблем раскола. Регламент относил дела о расколе преимущественно к сфере духовного ведомства, в то время как раскол имел характер преимущественно противогосударственной деятельности. Таким образом, Регламент неизбежно создавал ситуацию столкновения светских и духовных властей, разрешение которой предоставлялось практике.
     Вл. Попов обращал внимание на то, что до образования Св. Синода Сенат активно занимался делами, направленными против раскола, и при этом иногда решал вопросы без всякого сношения с духовной властью. Сенат активно простирал своё влияние на судебные дела, подлежавшие духовному суду. Особенно ясно это влияние выразилось в делах по расколу и ересям.
     Подробно разбирая историю структурных подразделений, подведомственных Св. Синоду, в том числе и занимавшихся расколом, Вл. Попов отмечал: «Нельзя не пройти того печального факта, что деятельности приказа по делам раскольническим немало препятствовала светская администрация. Об этом Св. Синод доложил государю, на что 15-го февраля последовала высочайшая резолюция, чтобы в раскольнические дела светские лица не вступали. Не смотря на это, мы и в последующее время видим, что Преображенский приказ всё-таки вмешивается в раскольничьи дела».[28] Далее Вл. Попов приводит и другие примеры подобного вмешательства и описывает противодействие Синода таким явлениям.
     Исследование П.С. Смирнова содержит развёрнутую оценку деятельности церкви и государства по отношению к расколу. Автор отмечал, что в распределении по инстанциям мероприятий против раскола долгое время сохранялся параллелизм. Одновременно действовали и церковные и светские учреждения. С созданием Св. Синода ему было поручено ведать дела по расколу, и параллелизм был на время ликвидирован. Отчасти это было связано и с желанием Государя соблюсти экономию в расходах.
     С. Г. Рункевич указывал, что вступление власти государственной в область веры «было допустимо только в целях охранительных и практиковалось только в целях оказания церкви помощи, например в поимке раскольников. Но так как при спутанности и неясности правовых понятий того времени, это дело в междупатриаршество перестало пониматься государственной властью в качестве служебного для церкви и получило в иных случаях самостоятельность, то с учреждением Синода такой порядок должен был измениться».[29]
     В научном труде «Учреждение и первоначальное устройство Правительствующего Синода» обращается внимание на то, что после учреждения духовного правительства дела о раскольниках перешли в его ведение, однако вмешательство светских властей в деятельность русской церкви, направленную против распространения раскола, не прекратилось. Синод оказывал этому решительное противодействие, энергично отстаивал равенство своей власти с Сенатом, не хотел, чтобы произошло уменьшение его властных полномочий. С другой стороны, С.Г. Рункевич отмечал: «Если светские власти явились иногда в духовном ведомстве хозяевами положения, то и духовным властям в поимке, например, раскольников предоставлены были права…не ограничиваемые рамками подведомственности».[30] Следует отметить, что это вмешательство С.Г. Рункевич зачастую рассматривал как исторически необходимое, как неизбежное в тех условиях.  
     Таким образом, в трудах ряда исследователей церковной реформы начала XVIII века во второй половине XIX века проявляется взгляд на вмешательство государства в деятельность церкви, направленную на противодействие расколу как на ущемление прав духовных властей, а, следовательно, как на унижение русского духовенства в целом.
     Подробное рассмотрение в научной литературе второй половины XIX века – начала ХХ века получил вопрос о характере действий по отношению к старообрядцам со стороны русской православной церкви.
     В своём труде «О состоянии русского раскола при Петре I» Ф. Елеонский писал о том, что Синод сам занимался посылкой против раскольников воинских команд. При этом духовные власти нередко допускали злоупотребления и забирали людей, не заражённых расколом. Исследователь указывал, что, хотя Пётр I предвидел это и потребовал, чтобы раскольников, задержанных духовными властями, приводили к светскому начальству для освидетельствования, но полностью предотвратить злоупотребления эта мера не могла.
     По мнению Ф. Елеонского, меры против распространения раскола, проводившиеся духовными властями, приводили, в основном, к отрицательным последствиям для них. Посылки воинских команд к раскольникам «…уменьшая их количество в одном месте, увеличивали в другом и передвигали раскол с выигрышем очевидно для последнего из одной местности в другую, в которой раскольники действовали с большей ревностию и влиянием как страдальцы за веру».[31] Сыск раскольников порождал и более печальные последствия – при появлении сыщиков фанатические раскольники нередко предавались самосожжению. Духовные увещания старообрядцев редко достигали своих целей – чаще они либо оставляли раскольников безразличными, либо озлобляли их.
     Н. И. Костомаров в своих исследованиях о русской истории конца XVII века – начала XVIII века писал, что духовные власти нередко подвергали раскольников жёстким, несправедливым притеснениям.
     П. С. Смирнов подробно рассматривал миссионерскую и пропагандистскую деятельность Св. Синода. Он отмечал, что среди церковных деятелей, трудившихся в этом направлении, было немало тех, кто честно делал своё дело по любви, или по обязанности служения, или по тому и другому вместе, но миссионеров по призванию было немного. В ряде случаев миссионерская деятельность принесла выгоды лишь раскольникам, отчасти из-за ошибок миссионеров, отчасти из-за того, что светские власти, внимательные к подаркам, оказывали прямую поддержку раскольникам. На миссионерской деятельности негативно сказывалось также жалкое положение священников в русском обществе, предпринятое Петром I сокращение числа церквей, серьёзные недостатки образования духовенства, а в связи с этим и медленные темпы устройства епархиальных школ. Миссионерскую деятельность затрудняли также ряд особенностей противораскольнической литературы того времени. В начале XVIII века число книг, в которых содержалась полемика с расколом, было невелико. Лучшие из них десятки лет пролежали под спудом, а другие так и остались неизданными совсем незаслуженно. Противораскольническая литература того времени была пропитана резкими выражениями в адрес староверов, пренебрежительным отношением к их письменным произведениям, что затрудняло ведение полемики.
     В своём труде «История Петра Великого» А.Г. Брикнер указывал: «Из переписки Генина с царём видно, что духовенство относилось к раскольникам гораздо строже, чем царь».[32]
     Таким образом, в научной литературе второй половины XIX века – начала ХХ века преобладало мнение о том, что методы воздействия православной церкви на старообрядцев принципиально не отличались от методов государства, или были более суровыми. Однако в ряде научных трудов нашли отражение и иные точки зрения на данный вопрос.
     В своём исследовании «Первый год синодального правления» И.Я. Образцов отмечал, что действия государства по отношению к раскольникам сводились преимущественно к репрессивным мерам. В то же время у Св. Синода с первых лет работы созрела мысль действовать на раскол в первую очередь мерами убеждения. И.Я. Образцов подробно описал эту деятельность Синода в первый год его работы, однако не дал в своём труде какой-либо оценки её результатов. Исследователь указывал, что для успешного противодействия расколу Св. Синод воспользовался мерой, подсказанной Государем ещё в 1714 году – открытие школ во всех архиерейских домах.
     В труде И.Я. Образцова прослеживается попытка представить церковь как социальный институт, который более гуманно относился к старообрядцам, чем государство. Однако многие приводимые в статье факты противоречат этому. Сам И.Я. Образцов отмечал, что репрессивные меры, которые гражданские власти применяли против староверов, не были неприятны Синоду, что он даже сочувствовал им (исключая, впрочем, меры против ношения бород). Синод нередко и сам хлопотал, чтобы светская власть действовала жёсткими мерами, считая их годными для своих целей.
     Мнение о том, что церковь относилась к старообрядцам более гуманно или более разумно, чем государство, нашедшее отражение в трудах И.Я. Образцова, Вл. Попова, А. Щапова, отражало взгляды сторонников теократии. То же самое относится и к выводам о недопустимости вмешательства государства в дела церкви, направленные против распространения раскола. Однако представления сторонников теократических взглядов о соотношении политики церкви и государства по отношению к старообрядцам в конце XVII века – первой четверти XVIII века не получили широкого распространения в научной литературе второй половины XIX века – начала ХХ века. В качестве одной из главных причин этого следует назвать то обстоятельство, что историческая информация по данной проблеме, которой располагала русская наука в этот период, в основном своём содержании противоречила выводам сторонников теократии. На изучении русской наукой данного вопроса значительное влияние оказало то, что большинство русских учёных консервативного и либерального направлений рассматривало данный вопрос именно с позиций интересов государства, а не с позиций интересов церкви. 
     В 1905 – 1906 годах во многих публикациях, посвящённых насущным проблемам русской православной церкви, неоднократно затрагивался вопрос о старообрядчестве.[33] Это связано с тем, что Высочайшим указом от 17 апреля 1905 года в России была введена свобода вероисповедования. В этих условиях авторы многих статей писали о необходимости освобождения православной церкви от жёсткого подчинения государству, расширения объёма предоставленных ей прав и свобод – иначе она не сможет противостоять росту влияния старообрядчества, а также католичества и протестантизма в русском обществе.[34] Однако каких-либо рассуждений о политике государства в конце XVII века – начале XVIII века по отношению к старообрядцам, а также по отношению к католикам и протестантам в этих статьях практически нет.
     Революционный подъём в начале ХХ столетия практически не повлиял на изучение русской исторической наукой взаимодействия государства и православной церкви со старообрядчеством в конце XVII века – начале XVIII века. В научных исследованиях, где затрагиваются проблемы данной составляющей церковной реформы Петра I, опубликованных в первые десятилетия нового века (труды А.С. Павлова, С.Ф. Платонова, Е.И. Разиной, П. В. Верховского и других авторов), в основном сохраняется преемственность с оценками и выводами научной литературы второй половины XIX века (см. выше).
     Слабое влияние революционного подъёма начала ХХ века на изучение данной составляющей церковной реформы Петра I, очевидно, объясняется следующими обстоятельствами. Изменения политики русского государства в начале XVIII века в религиозной сфере по отношению к католикам и протестантам представлялись историкам и широким кругам русского общества весьма умеренными, а потому не вызывали больших споров. Система же взаимоотношений государства и церкви со старообрядцами к началу ХХ века по сравнению с первой четвертью XVIII века существенно изменилась. Преследования раскольников со стороны государства во второй половине XIX века – начале ХХ века значительно ослабли. Это связано со многими причинами, но, по-видимому, в первую с тем, что из-за развития в стране либерального и революционного движений для государственных властей беспокойство из-за оппозиционных настроений в старообрядческой среде отошли на третий план. В свою очередь, православная церковь, хотя и была встревожена ростом влияния старообрядцев, но в условиях изменения общественного сознания предпочитала не высказываться за возврат к политике репрессий. Свои надежды изменить ситуацию она связывала с возможностью активизировать церковную жизнь в результате коренных реформ и возрождения патриаршества. Благодаря тому, что и государство, и церковь пошли на уступки (значительная часть духовенства хотела бы считать их временными), их конфликт со старообрядчеством в значительной мере смягчился, хотя и не исчез полностью. Потому в начале ХХ века широкие круги мирян и духовенства рассматривали проблему взаимоотношений светских и духовных властей со старообрядцами как второстепенный общественный вопрос.

     Таким образом, хотя изучение в русской исторической науке взаимодействия государства и православной церкви в годы правления Петра I с католиками и протестантами и изучение их взаимодействия со старообрядцами в этот исторический период в первой половине XIX века происходило по одной модели (господство в науке официальной концепции, в рамках которой действия Петра I рассматривались как исторически необходимые, как идеальный или близкий идеальному вариант решения проблем в той или иной сфере; существование у узкого круга авторов научных трудов альтернативных этой концепции взглядов), то в дальнейшем оно пошло разными путями.
     В научной мысли второй половине XIX века – начала ХХ века в изучении взаимодействия православной церкви и государства с католиками и протестантами доминировала система взглядов, которая возникла в результате эволюции официальной концепции первой половины XIX века. Научная концепция политики церкви и государства по отношению к старообрядцам эпохи правления Петра I, ставшая доминирующей во второй половине XIX века во многих своих выводах значительно расходилась с апологетическими взглядами на неё в первой половине XIX века.
     Главную роль в формировании систем взглядов на данные составляющие церковной реформы Петра I, господствовавших в научной литературе второй половины XIX века – начала ХХ века сыграли идеи и выводы учёных консервативного направления. Влияние либеральных идей здесь прослеживается слабо (в значительной мере потому, что из-за цензурных условий многие учёные не могли открыто высказать здесь свои взгляды, а также потому, что вопрос о свободе вероисповедования рассматривался либералами как один из второстепенных).
     Во взглядах консерваторов и сторонников теократических убеждений на взаимодействие церкви и государства с католиками и протестантами в первой четверти XVIII века хотя и существовали разногласия по отдельным вопросам, но острых противоречий не было – и те, и другие были обеспокоены утратой православной церковью господствующего положения в русском обществе из-за роста влияния на жизнь россиян иных религиозных организаций. Но, с другой стороны, понимание сторонниками либеральных и консервативных взглядов политики церкви и государства по отношению к старообрядцам в первой четверти XVIII века существенно отличались от её понимания сторонниками теократии. Однако последнее оказало на развитие историографии данного вопроса в XIX веке – в начале ХХ века относительно слабое влияние.



[1] Цит. по: Корнилов А. А. Курс истории России XIX века. - М.: Высшая школа, 1993. – С. 73.

[2] Самарин Ю. Стефан Яворский и Феофан Прокопович как проповедники. Рассуждение, писанное на степень магистра философского отделения кандидатом Московского Университет. – М.: Университетская типография, 1844. – С. 118-119.

[3] Цит. по:  Кириевский И. В. Критика и эстетика. - М.: Искусство, 1998. – С. 153.

[4] Там же. – С. 162-163.

[5] Там же. – С. 163.

[6] Карамзин Н. М. Указ. соч. – С. 35.

[7] Щапов А. Указ. соч. – С. 545.

[8] Знаменский П. В. Указ. соч. – С. 334.

[9] Елеонский Ф. О состоянии русского раскола при Петре I-м. Сочинение студента ХХV курса С.Петербургской Духовной Академии, писанное на степень Магистра. – СПБ., 1864. - С. 131.

[10] Там же. – С. 142.

[11] Ключевский В. О. Курс русской истории. – М.: Мысль, 1989. - Т.IV. – С. 120.

[12] Брикнер А. Г. История Петра Великого. -  М.: Терра, 1996. – Т. 2. – С. 237-238.

[13] Брикнер А. Г. Указ. соч. – С. 239.

[14] Брикнер А. Г. Указ. соч. – С. 239.

[15] Верховский П. В. Указ.соч. – С. 463.

[16]  Брикнер А. Г.  История Петра Великого. - М.: Терра, 1996. -  Т.1. – С. 251.

[17] Елеонский Ф. Указ. соч. – С. 27.

[18] Там же. – С. 42.

[19] Смирнов П. С. Указ. соч. – С. 196.

[20] Там же. – С. 212.

[21] Там же. – С. 129.

[22] Брикнер А. Г. Указ. соч. – С. 238.

[23] Верховский П. В. Указ. соч. – С. 629.

[24] Грот Я. К. Указ. соч. – С. 7.

[25] Соколовский И. В. Пётр Великий как воспитатель и учитель народа. – Казань: Типография университета, 1873. – С. 53-54.

[26] Разина Е. А. Указ. соч. – С. 302.

[27] Елеонский Ф. Указ. соч. – С. 6.

[28] ЖМНП. – 1881. - № 3. – С. 26 (приведённый выше текст относится к повествованию о 1721 г.)

[29] Рункевич С. Г. Указ. соч. – С. 296.

[30] Там же. – С. 327.

[31] Елеонский Ф. Указ. соч. – С. 153.

[32] Брикнер А. Г. Указ. соч. – С. 273.

[33] См.:. Мышцын В. На заре новой церковной жизни; Чирецкий А. О церковной реформе;  Каптерев Н. К вопросу о церковной реформе и др.

[34] См.: Аксаков И. С. Духа не угашайте // День. – 1864. - № 40).