Е.Г. Боронина, ст. преп. МГОПУ им. М.А. Шолохова
Президент Российского национального комитета
Европейской фольклорной культурной организации

ТРАДИЦИОННЫЙ МАТЕРИНСКИЙ ФОЛЬКЛОР
ВОСТОЧНОГО ПОДМОСКОВЬЯ В ЗАПИСЯХ ПОСЛЕДНИХ ЛЕТ
(ИЗ ОПЫТА ИССЛЕДОВАНИЯ РЕГИОНАЛЬНЫХ ТРАДИЦИЙ).

В современной фольклористике наблюдается значительный рост интереса к региональным аспектам традиционной народной культуры, все большую популярность обретает ее понимание как «системы локальных традиций» [6, с. 4]. В ряду таковых народная культура Подмосковья представляется явлением самобытным и полноценным, но далеко не достаточно исследованным. Это касается в первую очередь традиционного материнского фольклора региона, прежде практически не бывшего предметом отдельного рассмотрения, и к настоящему времени минимально отраженного в публикациях¹.

В предлагаемой статье анализируются новые записи материнского фольклора Восточного Подмосковья (фольклорно-этнографические экспедиции МПК № 12 1995-2004гг. под рук. Е.Г. Борониной) в контексте традиционной культуры, на их основе характеризуются жанры, выявляются типичные черты подмосковного материнского фольклора по признаку единства поэтики, музыкального строя, манеры исполнения, способов функционирования, определяются особенности интонирования. К работе привлекается широкий спектр контекстных данных, «полевых» наблюдений автора.

Необходимо заметить, что этнокультурное пространство Восточного Подмосковья (бассейн реки Клязьмы и ее притоков) представляет собой целостное явление². На формирование культурно-исторического единства региона, несомненно, оказал влияние менталитет исстари проживающего здесь³ старообрядческого населения - «гусляков» ⁴, чья конфессиональная принадлежность и по сей день характеризуется определенной «закрытостью» влияниям извне, глубокой приверженностью традициям.

Очевидно, этим же определяется и достаточно высокая для Подмосковья степень сохранности традиционного материнского фольклора (колыбельные песни, потешки, прибаутки, небылицы, сказки для детей, приговорки – всего более 200 записей).

В экспедиционных материалах наиболее полно представлены колыбельные песни. Их тематика традиционна, соотносима с классическим фондом жанра. Чаще других встречается сюжет «Придет серенький волчок». Нередки колыбельные с сюжетом «Живет мужик (вариант – Федор, барин) на краю». «Прилетали гуленьки», «Купим сыну (вариант – имя ребенка) валенки и др. Колыбельные песни с архаичным сюжетом смерти единичны (выполнено всего 2 записи) ⁵. Традиционные для колыбельных образы Угомона, Дремы и т.д. не зафиксированы.

Излюбленные персонажи колыбельных песен региона – «серенький волчок», «котя-котенька-коток», «гуленьки». В тексты колыбельных нередко вводится имя конкретного ребенка: «Ты, сабачка, ни лай, / Алешиньки ни пугай…» (д. Пестово), «Будит Колинька хадить, / Новы валинки насить… (д. Алферово)».

Колыбельные песни в образной форме рисуют уютный дом: «люлинька», «чистинька пилёнычка», «горница», где «Все па лавачкам сидят, / Кашку с маслицам йидят / И на маминьку глядят…» (д. Степурино); ближайшее пространство: «варотушки», «лисок», «кусток»; содержат посулы: «Дам кусок пирага, / Полну миску малака…», похвалу «Каму горсть, каму две, / А мне сынок аддал все…» (д. Степурино), знакомят с понятием опасности - «края»: «Ой, баю, ни лажися на краю, / А то с краю упадешь / Всю галовку разабьешь…» (д. Пестово); убеждают ребенка уснуть: «Варотушки скрип, да скрип, / А мой Вася спит, да спит…» (д. Фатеево), «Стали гули варкавать / А Женичка – крепка спать…» (д. Семеново) и др.

Организующее начало колыбельных песен – мягкий, монотонный ритм, что находит выражение в размеренной и прерывистой пульсации двуударного стиха, многочисленных повторах (на уровне слогов, слов, стихов) и т.д. В стихосложении чаще используется четырехстопный хорей (с мужской и женской рифмой).

Особенностью поэтического языка колыбельных песен является преимущественное употребление существительных и глаголов: «Прилетели гулюшки, / Сели на варотушки…» (д. Фатеево) т.д. В словообразовании особую роль играют уменьшительные суффиксы («малютычку», «пасирёдычки», «миткальцом» и др.). Тексты колыбельных песен невелики (обычно 6-12 стихов), сюжетные мотивы предельно кратки (1-2 стиха). Круг сюжетов ограничен, устойчив, переходит из одной колыбельной в другую. Тексты, большие по объему, как правило, появляются в результате объединения поэтических сюжетов. К примеру, в колыбельной песне в 22 стиха в исполнении Пчелиной Т.В. (69 лет, д. Пестово) последовательно соединены сюжеты - «Прилетали гуленьки», «Придет серенький волчок», «Ты, собачка, не лай». Художественный прием позволяет пестунье многократно повторять несложный напев, реализуя «педагогическую надобность» - усыпить, «угомонить» ребенка. Сами народные исполнители также отмечают прагматическую функцию колыбельных песен: « так заснет скарей, матери работать нада» (д. Степановка).

Очевидно, в этом же причина другого, схожего с ним явления. Нередко народные исполнители включают в колыбельные спевы и другие детские тексты: «када баюкаишь, так сабирешь вси песни» (д. Авсюнино). Таким образом к колыбельной присоединяются поэтические мотивы прибауток «Ай, ду-ду, ду-ду, ду-ду», «Чика-чика-чи» (дд. Фатеево, Семеново) и т. д.

Музыкальный анализ подмосковных колыбельных песен позволяет убедиться в их традиционности, выраженной в типичных, узнаваемых напевах; их плавном, поступенном (чаще нисходящем) развитии в амбитусе терции, кварты, квинты; наличии характерных квартовых восходящих интонаций; несложных ритмических средствах; малом количестве слогораспевов. Характерен мягкий, напевный тип интонирования («Вот эт баюкали и эт припевали» (д. Степурино)), переходы между звуками нередко сглажены (элементы «глиссандо»), присутствуют едва заметные спады голоса.

Ведущим принципом развития колыбельных песен по-прежнему остается вариативность. К примеру, Пчелина Т.В. (см. выше) создает «завораживающую», «усыпляющую» мелодию колыбельной песни «Ай люленьки-люленьки» искусно применяя интонационно-ритмическое варьирование: несложный напев повторяется каждый раз с небольшими изменениями, используются мягкие межтактовые синкопы, своеобразное «качание» ритма, триоли, форшлаги и т.д.

К разряду колыбельных песен относят народные исполнители и распетые ими тексты поэтов – классиков. Так, в качестве текста колыбельной в Подмосковье популярно стихотворение поэта XIX века К.А. Петерсона «Сиротка» («Вечер был, сверкали звезды») ⁶ и др. Напев в таком случае трансформируется, исчезает типичность, свойственная колыбельным, появляются черты «жестокого» романса.

Детские потешки в экспедиционных записях представлены наиболее типичными, широко распространенными образцами: «Сорока-сорока» и «Ладушки-ладушки».

М. В. Чувардина (д. Семеново) показывает, как ребенок хлопает в ладоши, загибает пальчики, водит пальцем по ладони, то есть перечисляет традиционные действия, которые сопровождают подобные тексты.

Потешки излагаются в виде диалога и подразумевают непосредственный контакт ребенка со взрослым - «ды забавляли .., штоб ни плакал» (д. Заполицы) ⁷.

В мелодическом плане потешки просты. Практически, это варианты выразительно интонируемой речи, где органично соединены речитация, элементы плясового мелоса, свободные взлеты и спады голоса и т.д.

В отличие от достаточно широко распространенных в быту потешек, детские прибаутки, тем более небылицы встречаются все реже. Для современного Подмосковья уникальны записи, выполненные в 2001 г. со слов Лугановой П.И., (94 г. д. Авсюнино) – 6 прибауток («Ездил я на меленку / Видел я диковинку» (14 стихов), «Ай ду-ду, ду-ду, ду-ду / Потерял мужик дугу» (26 стихов), «Ай чу-чу, чу-чу, чу-чу / Я горошек молочу» (26 стихов), «Раз, два, три, четыре / Меня грамоте учили» (32 стиха) и др.) и небылица («Пошел мужик в кисельны города плотничать»» (26 стихов)) прекрасной сохранности⁸.

Образная система прибауток в исполнении Лугановой П.И. , во многом схожа с миром традиционных колыбельных песен - те же «мышка», «курочка» и т.д. Но, вместе с тем, присутствуют образы и сюжеты фольклора взрослых - святочного обрядового фольклора, плясовых, шуточных, игровых песен. В прибаутках чаще, чем в колыбельных и потешках существительные стоят без уменьшительных суффиксов: «кумар», «сабака», «два быка». Несомненна более тесная, чем в других жанрах материнского фольклора, связь с традиционной культурой взрослых.

Композиция прибауток организуется преимущественно последовательным «нанизыванием» внешне не связанных эпизодов. Такой принцип организации текста свидетельствует о глубокой архаичности записанных прибауток, как, собственно, архаична и прибаутка в форме диалога⁹: «-Баушка Варварушка, / Пеки блинки / К тибе гости пришли. / - А де гости? / -За задними вратами. / -А де варата?…»

Одной из характерных черт прибауток можно назвать постоянно присутствующий в них элемент шалости, балагурства, комизма: « И никаму ни сказал: /Ни матери, ни аццу, / Ни добраму малаццу…», «Адин асталси / И тот абдристалсы…».

Прибаутки чрезвычайно динамичны. Ощущение быстрого темпа, вихревого движения, создается в них последовательностью коротких стихов; преобладанием глаголов в сильной позиции конца строки: «Ка мне мышка бежит / И малодачка летит…»; «покадровой» (что ни строфа – то новая картинка) смене видеоряда: «Диковинка маленька / Музыку играить. / Мышка парилася, / Нарумянилася ». Завершается «карнавал», как правило, концовкой –клаузулой: «Ложка гнёцца / Пол трясёцца, / Душа радуэца», создающей общее ощущение завершенности.

Очевидно, выделенные особенности свидетельствуют о глубоких связях произведений с раешным стихом [4, с. 16; 6, с. 50], сохранении в прибаутках образной системы, особенностей поэтики языка народных театрализованных представлений.

На подмосковном материале прослеживается еще одна особенность прибауток – их необычайная жанровая гибкость, функционирование в качестве колыбельных песен: “Ай, ду-ду”, “На этой неделе”, считалок “Чика-чика-чи”, детских песенок “Огурец, огурец” и др. Отсюда –разнообразие напевов прибауток, нередко определяемое сферой бытования конкретных произведений. Но, вероятно, их основная (исконная) интонационная характеристика обусловлена, прежде всего, связью со скоморошьей культурой, и определяется, с одной стороны, ритмоинтонациями плясовых и шуточных (“скоморошьих”) песен, а, с другой, - специфическим “говорком”, генетически восходящим к старинному раешному стиху.

В связи с этим, заслуживает отдельного внимания рассмотрение вопросов интонирования¹⁰ прибауток.

Как характерную отличительную особенность прибауток выделяет М.Н. Мельников присущую им особую манеру исполнения - «сказочный говорок» [7, с. 50]. По этому же поводу приводит наблюдения сибирской фольклористки Е.А. Авдеевой (1849 г.): «не всегда эти произведения пелись, матери и няни нередко «приговаривали разные россказни и припевы»» [7, с. 47].

Исполнение прибауток Лугановой П.И. являет собой вариант подобного «говорка» - «приговора», речевую основу интонирования которого подчеркивет и сама носительница: «да проста иё расказъвут, ни пают…». Собственно «рассказывание» на первый взгляд элементарно, но тщательный анализ позволяет выявить выразительно-исполнительский комплекс, в совокупности своей составляющий индивидуально-региональную разновидность «прибауточного говорка».

Фактором, его формирующим, является, прежде всего, традиция, воплощенная в ритмике поэтического стиха; способе его «прочтения» самой исполнительницей; диалектных особенностях языка; контекстных факторах (ситуация исполнения, возраст исполнителя, реакция слушателей и т.д.) и др.

Интонационно-ритмическое варьирование - суть «рассказывания» П.И. Лугановой. В ее исполнительской манере намечаются два вида интонирования (речитации) - моторно-речевая, с преобладанием плясовой составляющей и сказово-речевая, с преобладанием повествовательной составляющей.

Организующее начало речитаций первого типа - плясовая моторика, определяемая пульсацией «наигрышного» ритма (типа «Барыня»). При этом стих с нестабильным слоговым составом (4-7слогов) как бы «подтягивается» к заданному метру, четкой временной продолжительности звучания (восемь единиц счетного времени) с помощью продления гласных звуков или, наоборот, их более мелкой группировки.

Звуковысотное интонирование вариантно разнообразно, но в основе своей сводится к нескольким типам: речитация на одном уровне; речитация на одном уровне со спадом (реже - подъемом) голоса на последнем ударном слоге (контуры интонирования на двух звуках); речитация на одном уровне с подъемом голоса на предпоследнем (ударном) слоге и спадом на последнем (контуры интонирования на трех звуках); речитация-«качание» на соседних звуках (контуры интонирования на двух звуках); речитация с очертаниями нисходящего (редко – восходящего) поступенного движения (контуры интонирования на трех-четырех звуках); речитация с очертаниями дуги – восходяще-нисходящее (реже – наоборот) интонирование (контуры широкого интонирования на нескольких звуках) и др.

Последовательность интонаций-речитаций произвольна, но просматривается определенная тенденция – нередко стихи, следующие друг за другом (2, 3, реже 4), интонируются в рамках одной речитации. Кроме того, имеются признаки объединения стихов в пары по признаку вопросо-ответной связи, когда интонация первого стиха, «подхватывается» интонацией второго.

Речитации сказово-речевого типа, очевидно, характерны для наиболее древнего, архаичного материла (прибаутки «Ездил я на меленку», «Бубушка Варварушка» и небылица «Пошел мужик в кисельны города плотничать»). Если стиль «рассказывания» прибауток с преобладанием моторно-речевой составляющей характеризуется понятиями «скоро», «часто», то для произведений второй группы наиболее подходят термины «широко», «повествовательно». Стих при этом далеко не всегда выравнивается, укладывается в свойственный первому типу интонирования четкий промежуток стихотворного времени. Он как бы ближе к повествовательной речи.

Кроме того, вопреки свойственной детскому стиху двуударности, в произведениях сказово-речевого типа ярко выделяется, доминирует второе, фразовое ударение. Нередко оно перемещается ближе к центру строки и приходится на 3 («Ездил я на мельницу…») или 4 («Мышка парилася…») слог от конца строки (черты дактиля, гипердактиля). Именно акцентированное ударение становится организующим центром стиха-строки единого, сквозного развития: «Диковинка ма-а-ленька…».

Интонирование речитации сказово-речевого типа графически представляется в виде несимметричной «волны», верхний отрезок которой соответствует верхнему краю интонации, совпадающему, как правило, с первым ударным слогом. Постепенное понижение приводит к нижнему отрезку «волны», соответствующему нижнему краю звуковысотной зоны. Причем, самая нижняя зона «волны» расположена перед ударным слогом. Следующий далее акцентный слог «поднимает» интонацию и как бы утверждается на ней. Таким образом, намечается амбитус интонирования стиха прибаутки, определяемый начальным верхним звуком, вспомогательным нижним и условно устойчивым средним. Интонация в форме «широкой волны» (на трех уровнях) чаще используется в стихах широкого, семислогового состава. При уменьшении слогосостава наблюдается тенденция к двухуровневому интонированию («усеченная волна»), опорные звуки которого задаются сильным и относительно сильным ударениями фразы.

Небылица «Пошел мужик в кисельны города» ¹¹ представляет собой, по-сути, небольшую сказочку, незамысловатый сюжет которой изложен нарочито нереальными образами: «Стаит церкафь пирожна, / Блином пакрыта, / Калачем запертая…», « Абраза-та прянишны, / Свечи-та марковны…» и т.д. В ее «рассказывании» появляется еще более повествовательности, ведущим признаком становится не столько конкретные интонационные характеристики фраз, сколько их взаимодействие.

Выявляется два вида интонационных связей. Первая объединяет две интонации (два стиха) вопросо-ответной связью (тезис – антитезис) и предполагает в первой тенденцию восходящего развития (признаки неустоя), во второй – нисходящего, создающего ощущение некоторой завершенности, устоя: “Он абраза-та паснимал ↑ - / За пазушку папихал ↓ …”, “А свечи-та паснимал ↑ - / В карманцы папихал ↓ …” и т.д. Общая тенденция развития интонации такой модели – выпуклая дуга¹². Впрочем, здесь не так важна конкретная звуковысотная характеристика, сколько внутренние тенденции взаимоотношения интонаций, проявляющих себя одна на фоне другой.

Второй вид связи объединяет интонации на основе перечисления (тезис – тезис, антитезис – антитезис), По отношению друг к другу они нейтральны и представляют собой, нередко, повторение одна другой (чаще варьированное): “Он калач-та разламил ↓ …”, “А дверь-та растварил ↓ …” и т. д.

Подобные взаимосвязи интонаций прослеживаются во всех прибаутках в исполнении Лугановой П.И. Характерно, что в произведениях с преобладанием плясового компонента ярче представлены связи второго вида (перечисление), в прибаутках сказово-речевой разновидности доминируют вопросо-ответные связи (первого вида).

Актуализация (озвучивание) выделенных взаимосвязей, очевидно, и есть ведущая характеристика «прибауточного говорка». Конкретное интонирование есть во многом процесс выстраивания взаимоотношений между интонациями (как с последующей, так и предыдущей), а также различные внутристиховые, межстиховые, парные, перекрестные их варианты.

Одна из ярко заявляющих о себе моделей взаимосвязи интонаций в небылице – концовка. Организуется она путем выстраивания взаимосвязей нескольких стихов-фраз на фоне которых особенно ярко проявляется завершающая функция последней. И здесь особую роль играют ритмические характеристики, содействующие созданию устойчивой конструкции из коротких (4-5 слогов) строчек (своеобразное дробление), завершаемой последней широкой (7 слогов) фразой (обобщение): «Он и присел, ↑ / Он йиво и съел. ↓ / Он папишку вспаминал ↓ …». Интересно, что первые две фразы концовки объединены вопросо-ответной связью, где ощущение завершенности только намечается, а утверждается оно в третьей, последней (своеобразной «закрепке») фразе (признаки связи перечислением).

Другая модель взаимосвязи интонаций - зачин. От последующего «рассказывания» стихи зачина отличается, обычно, большей протяженностью, некоторой свободой изложения. Так, в небылице исполнительница соединяет вопросо-ответной связью первые две интонации, практически объединяя их в одно целое, образуя таким образом «широкий» зачин: «Пашол мужик ↑ / В кисельны гарада плотничать. ↓ ...».

Наличие различных интонационных моделей – типично для подобных произведений. Так, первые фразы прибаутки «Бабушка Варварушка, ↓ / Пеки блинки, ↑ / К тибе гости пришли. ↓ …» представляют собой зачин, который «подытоживается» также вопросо-ответной интонацией. Следующая за ним основная часть построена преимущественно на перечислении парных вопросо-ответных интонаций «А де гости? ↑ /За вратами стаят. ↓ / А де варата? ↑ / Вадой унисло. ↓ …» и т. д.

Сам по себе «говорок» П.И. Лугановой характеризуется мягко-речитативной манерой произнесения текста (с внутренним ощущением «опоры»), естественным тембром голоса, умеренной силой звука.

Интонационные оттенки, краски, складываются, видимо, под влиянием многих факторов (личных и внеличных). Ими могут быть: актуализация доминирующего типа связи в стихах, которая определяет тип интонирования, к примеру, прибаутка диалоговой формы «Бабушка Варварушка» построена преимущественно на вопросо-ответных связях (восходяще-нисходящее интонирование); наличие межжанровых связей, так, в прибаутках первого типа ощущается влияние плясовых наигрышей; реализация в интонировании ритмики стиха, изменение которого влечет за собой изменения в интонировании («широкая волна» – «усеченная волна») и др.

Излюбленный выразительный прием П.И. Лугановой - выделение-расширение слога, на который падает фразовое ударение. В результате, стих становится интонационно насыщеннее, видеоряд – ярче. Исполнительница как бы «растолковывает» происходящее слушателям. Вероятно, подобная «дидиктическая» манера сказывания свойственна именно взрослым, определяющим фактором здесь является ситуация общения, направленность коммуникации на ребенка.

В интонировании находит место и выражение рассказчицей своего собственного отношения к происходящему: так, одно-два слова в произведении произносятся особо значимо: «Стаит церкавь пиро-о жна…», «Павили иё папы, клапы…»; в некоторых фразах присутствует ирония, они произносятся со смешком, к примеру, «пикантная» концовка: «А питух в акно / И раздавил сваё гавно…» и т.д..

Ситуацию «рассказывания» прибауток и небылиц (сама исполнительница не разделяет эти жанры) П.И. Луганова определила достаточно широко: «да кады хошь», очевидно, определив таким образом отсутствие четко выраженной функции произведений.

Замечания исполнительницы - это «расказ па-детски» или «детский рассказ» лишний раз свидетельствуют об организации прибауток средствами, характерными для детской речи, детского мышления. И будучи соединенным с тем фактом, что помнит «все это» рассказчица «с детства» выстраивается понимание – записанные прибаутки могли входить в репертуар самих детей и возможно их рассмотрение не только в составе материнского, но и собственно детского фольклора.

Кроме того, указания «да проста иё расказъвут, ни пают» или «иё расказъвут.., а матива нет» позволяют предположить, что речитативный «говорок» П. И. Лугановой и есть исконная исполнительская манера, свойственная прибауткам¹³.

Не менее интересным вариантом интонирования произведений для детей представляется умение народных исполнителей рассказывать сказки. Г.С. Виноградов выделяет рассказывание как «старый метод, прекрасно разработанный и непрерывно используемый до наших дней в народной педагогике» [1, с. 21].

Это явление тем более интересно, когда исполнитель – хранитель мужской традиции (И.А. Ситнов, 1923 г.р. д. Степурино,), потомственный старообрядец, слепой смолоду. Сказка «Как бычок Дуньку спас» в его исполнении типична по сюжету, композиции, средствам выразительности¹⁴. Ей присущи сюжетная простота, краткость, ритмичность повествования, обилие диалогов, стихотворно-песенные формулы, т. е. налицо все черты, свойственные традиционной детской сказке.

И.А. Ситнов в совершенстве владеет мастерством сказывания. Отмечается удивительная слитность рассказчика с материалом. Достаточно ровное повествование замедляется, укрупняется в фрагментах с бабой Ягой, появляется утрированно-диалектное «оканье»: «Робятушки, робятушки, пообедайтя, пообедайтя». Говоря о девочке, голос приобретает сочувственную окраску, петушок, скорее добр, чем решителен, бычок – основателен и уверен в себе. В диалогах эти краски переплетаются, подчеркивая и оттеняя друг друга.

Песенные формулы сказки представлены двумя колыбельными напевами (в исполнении Дуни и бабы Яги). Они отличаются соответственно различному отношению героев к происходящему: в первом случае это кантилена, во втором – гротескное назидание. Обе колыбельные - более напевание, чем пение, они органично вливаются в общий характер ритмо-мело-сказывания¹⁵.

Итак, экспедиционные записи последних лет позволяет судить об определенной степени сохранности (достаточно высокой для региона, столь близко расположенного к крупнейшему мегаполису) традиционного материнского фольклора в Восточном Подмосковье. Колыбельные песни, потешки, прибаутки, небылицы, детские сказки, записанные от исполнителей старшего возраста, обладают типичными свойствами; образный ряд, сюжетно-тематический состав, особенности формы, поэтики и т.д. соответствуют традиции. Их интонирование также традиционно, представлено типичными формульными напевами в колыбельных песнях; речитациями (ритмизованным говорком) в пестушках, прибаутках, небылице; сказом (напевным говором) в сказках для детей. Определена специфика «прибауточного говорка», интонирование которого во многом связано с традициями раешного стиха и проявляется в доминировании моторно-речевой или повествовательно-речевой составляющей, интонационных взаимосвязях различных уровней стихов-речитаций.

В целом, в ряду множества региональных народных традиций материнский фольклор Восточного Подмосковья представляется полнокровным и самобытным явлением. Выявленные его типологические характеристики свойственны культурным традициям многих регионов России, это позволяет рассматривать его как полноправную составляющую общеэтнического и межэтнического культурного пространства.

Примечания:

1. Первые публикации детского фольклора, в состав которых входили и произведения материнского фольклора Подмосковья, выходят в середине ХIХ века и связаны с именами П.А. Бессонова [3], Н.Н. Волкова [2], И.П Сахарова [9], П.В. Шейна [14]. В 70-х – 80 гг. ХХ столетия тексты подмосковного материнского фольклора публикует Сорокин В.Б. [11], нотации песен выполняет С.И. Пушкина [8]. Наиболее полный спектр материнского подмосковного фольклора (колыбельные песни, потешки, прибаутки, всего 67 примеров) представлен в 4 т. серии ”Фольклорные сокровища Московской земли» [5]. Здесь же помещены отдельные нотации. Кроме того, произведения материнского фольклора Подмосковья входят в 13 т. серии “Библиотека русского фольклора” [4].
2. Сорокин В.Б., планомерно изучавший фольклор Подмосковья (1969-1979 гг.), на основе выявленной им общности календарных и семейных обрядов селений бассейна р. Клязьмы и ее притоков, объединяет их в «Подмосковный этнографический регион» [12, с. 30-34].
3. Около 80 сел и деревень Орехово-Зуевского и частично Павлово-Посадского и Егорьевского районов Московской области.
4. «Гусляки» - потомки крестьян-раскольников поповского согласия, создавших в XVIII – XIX вв. в Гуслицкой волости Богородского уезда Московской губернии один «из самых влиятельных центров крестьянской письменности» (М.М. Громыко). Известны (и частично до сих пор в употреблении) рукописные книги гуслицкого письма и орнамента, гуслицкие певчие книги, сохранившие традицию древнерусских (крюковых) распевов, иконы гуслицкого письма, гуслицкое литье и др.
5. В одной из записей представлена мужская традиция «байкания» - колыбельная песня «Ай баю, баю, баю, / Живет Фёдор на краю» в исполнении И.А. Ситнова (1923 г.р., д. Степурино).
6. О том, как могло попасть в народную среду стихотворение К.А. Петерсона «Сиротка» М.Ю. Новицкая замечает: «Неоднократно положенное на музыку (М. Бюхнер, А.Е. Лозов и др.), печатавшееся в дореволюционных хрестоматиях для учащихся, оно естественно вошло в повседневное музицирование широких народных слоев». [4, с. 33].
7. Интересен региональный вариант потешки: «-Сарока – сарока, / Где была? – Далёка. / - Куда ты летала? /- Гастей сазывала. / Прилетели гости, / Взяли все па горсти. / Этъму давала, / Этъму давала, / Этъму давала, / Этъму давала, / А этаму ни дасталась. / - Шиш, палетай, / Сам даставай!» (Сивцова К.К. 78 лет, д. Барское ).
8. Жанр прибауток анализируется на основе записей, выполненных от Лугановой Прасковьи Ивановны 1909 г.р., как пример наиболее полной коллекции, записанной от одной исполнительницы, старейшей коренной жительницы Подмосковья (д. Авсюнино бывшей Гуслицкой губернии), потомственной старообрядки. Позволим себе подробнее остановиться на ее манере «рассказывания» как одном их способов традиционного интонирования материнского фольклора.
9. По мнению В. И. Чичерова вопросо-ответная форма – один из самых древних видов народной поэзии, дошедший до наших дней.
10. Интонация, исходя из принятой в отечественном музыкознании трактовке термина, понимается как смысловая категория, значение которой формируется на пересечении ритмических, звуковысотных, темброво-акустических и ситуативно-исполнительских характеристик музыкального текста [13, с. 21.
11. Небылица в анализируемых экспедиционных записях представлена в единственном варианте. Насколько нам известно, небылиц с подобным содержанием на территории Московской области ранее не фиксировалось.
12. Теоретически, возможен вариант противоположного, нисходяще-восходящего развития, но в «рассказывании» небылицы Лугановой П.И. он не прозвучал.
13. Характерно, что прибаутки, опубликованные в сборнике песен Московской области [8, с. 330],.также приведены без нотаций и сопровождены замечанием: «Прибаутки, говорились взрослыми для детей»
14. Два варианта сказки с подобным сюжетом записаны в Подмосковье в 1914 и 1923 г. П.Г. Богатыревым (?) и Ю.М. Соколовым [10, с. 73-75].
15. В экспедиционных материалах представлена еще одна традиционная сказка для детей «Фуфилюшка» (Филина К.И. 1926 г.р., д.. Беловская). Ей также свойственна интересная индивидуальная манера сказывания, объединющая напевный говор, речитацию и напевание.

Литература:

1. Виноградов. Г.С. Народна педагогика. – Иркутск, 1926.
2. Волков Н.Н. Московские губернские ведомости. 1850-1852 гг.
3. Детские песни /сост. П. А. Бессонов с сотрудниками; М.: Ф.В. Морозов, 1868),
4. Детский фольклор / Сост., вступ.ст., подг. текстов и коммент. М. Ю.Новицкой, И. Н. Райковой. – М.: Русская книга, 2002. (Б-ка русского фольклора; Т. 13). С. 16.
5. Детский фольклор. Частушки. / Вст. статья, сост., коммент. Т.М. Ананичевой, Е.Г. Борониной, А.М. Мартыновой, М.Ю. Новицкой, Е.А. Самоделовой. -М: “Наследие”, 2001. (Фольклорные сокровища Московской земли; т. 4).
6. Лапин В. Русский музыкальный фольклор в истории. М., 1995.
7. Мельников М.Н. Русский детский фольклор: Учеб. пособие для студентов пед. ин-тов по спец. № 2101 «Рус. яз. и лит.». – М.: Просвещение, 1987.
8. Пушкина С.И. Русские народные песни Московской области. Вып. 2. –М.: “Советский композитор”, 1988.
9. Сахаров И.П Сказания русского народа, М., 1836.
10. Сказки и несказочная проза. – М.: «Наследие», 1998.. (Фольклорные сокровища Московской земли; Т. 3).
11. Сорокин В.Б. Фольклор Московской области. Вып 1. Календарный и детский фольклор. -М.: 1979.
12. Сорокин В.Б. О собирании фольклора в Подмосковном этнографическом регионе. //Русский фольклор. Вып. XXII. Л., 1984.
13. Традиционный материнский и детский песенный фольклор русского населения Среднего Урала. Сост, нотация, вступ. статья и коммент. Т.И. Калужниковой. – Екатеринбург: Свердловский областной Дом фольклора, Банк культурной информации, 2002.
14. Шейн П.В. Великорусс в своих песнях, обрядах, обычаях, верованиях, сказках, легендах и п.р., т.1, вып. 1., СПб., 1898.