Елена Александровна Агеева
Москва

Гуслицкие певцы и книгописцы
в пору расцвета ХIХ- начала ХХ века и гонений 1930-х гг.

      Тема истории и культуры Гуслиц неисчерпаема. До сих пор малоизвестны гуслицкая книгописная традиция и певческое искусство, не смотря на появление новых работ и источников. Данная статья во многом возникла из стремления с одной стороны вновь напомнить об этих уникальных талантах гусляков, а с другой осветить трагические судьбы некоторых старообрядцев, степень забвения которых такова, что одного из них – Степана Григорьевича Алексеева в современных публикациях воспринимают как случайного наблюдателя, а не коренного жителя – хранителя исторической памяти села Белива[1]. На самом деле, имена Алексеевых не раз упоминались в разных источниках, посвященных гуслицкому просвещению и обучению. Воссоздание обстоятельств жизни старообрядцев-гусляков, переживших не только слом традиционной культуры, но и отдавших свою жизнь за исповедание наследия предков, представляется важным направлением современного изучения Гуслиц.
      Московская старообрядческая община Рогожского кладбища (МСОРК) была одним из важнейших центров сохранения и развития древних традиций церковного пения, деятельность которого была широко известна и высоко оценена научным сообществом. Рогожская община имела мощную подпитку в восточном Подмосковье, в части Богородского уезда - которая с конца XVIII в. приобретает широкую известность как влиятельный центр старообрядчества, составляющий часть Богородского уезда – Гуслицкую волость и прилегающие к ней земли[2]. Гуслица являлась своеобразной школой для старообрядческих священников, певцов и головщиков не только московского Рогожского кладбища, но и для всей России. Обучение церковнославянскому языку и знаменному пению осуществлялось в Гуслице в первую очередь при монастырях. По преданию, в 1671 г. близ дер. Беливо был устроен старообрядческий монастырь, в котором вскоре собралось более 240 насельников, монастырь был назван по имени его последнего настоятеля Леонтия. Близ этой обители, в лесу, среди торфяных болот располагались мужские монастыри «Камень» с братией около 70 человек и «Осипова Грива» (назван по имени основателя — инока Иосифа). Женский монастырь «Праксена Грива» (назван по имени 1-й настоятельницы — инокини Евпраксии) с 15 кельями был устроен поблизости, на острове среди болот. Близ дер. Анциферовой действовал женский скит в честь св. Параскевы Пятницы.
      Сложилось мнение, что монастыри были закрыты, в основном, в 30–50-х гг. Xix в. Сведения из журнала заседаний московской конторы Синода от 11.08.1832 г. позволяют заключить, что монастыри были разорены значительно ранее, а их насельники скрывались в тайных кельях. В заслушанном донесении из Богородского у. в весьма грубой форме, свойственной многим преследователям старообрядчества, излагались сведения о состоянии монастырей того времени: 1)«хотя в Богородском у. при раскольничьих моленных нет колоколов, но они хранятся тайно и вывешиваются в праздничные дни; 2) что при некоторых раскольничьих селениях в построенных позади дворов кельях и по лесам в ископаемых пещерах живут называющиеся у них иноки и инокини, а при дер. Беливо в лесу, где некогда учреждался их монастырь, признают раскольщики мощи какого-то мужика, называемого о. Леонтием, которому пред надгробным камнем молебствуют и из уважения к коему все края камня обломили зубами».[3]
      Впоследствии обучение было налажено при многих моленных. Гуслицкие старообрядцы отличались начитанностью и приверженностью к традициям. В начале XX в. система старообрядческого обучения в Гуслице ухудшилась, что было отмечено комиссией, направленной с Рогожского кладбища в ноябре 1901 г.[4], а также в 1904 г. представителем братства Честного Креста, изучавшем преподавание церковного пения в Гуслице.[5] Связано это было и с экономическим положением старообрядчества, а также тем, что все наиболее талантливые знатоки пения и устава немедленно приглашались в МСОРК и другие общины. Так, именно гуслицкая традиция, вплоть до середины ХХ в. была определяющей в хоровом искусстве знаменитой московской общины. Об этом свидетельствуют, хотя и малочисленные, но весьма ценные документы архива МСОРК, позволяющие составить определенное представление о положении певцов, их происхождении и жизни. Список певцов хора с краткой характеристикой их способностей, а также пономарей - всего 47-ми причетников - был составлен 16 января 1892 г. в связи с просьбой о прибавке жалованья[6]. Оплата певческого труда устанавливалась по рекомендациям духовенства, по усмотрению попечителей[7] и рассчитывалась по «осьминам». 10 восьмых получал знаменитый мастер пения гусляк Македоний Смирнов – головщик правого клироса, хотя в примечании было отмечено, что ему «правильно было получать только 9» (Л.2). Наиболее высокие ставки - 6-7 восьмых получали певцы 1 разряда. Федор Пышкин – певец 2-го разряда - в то время получал 3,5 восьмых. Он, по мнению духовенства, «обладал отличной способностью к служению исправления треб со священником и хорошим знанием устава». (Л.2 об.). Певцам 3-го разряда Назару Шитикову - «учителю пения с хорошими знаниями, но «не способным голосом» оклад был понижен с 4,5 до 4-х восьмин, Василию Шитикову – «тенору с отличною способностью» к пению на восьмину повышен с 3 до 4-х, Степану Крутикову также «тенору и знатоку пения» были назначены в 3 восьмые (Л,2 об.-3). Эта система оплаты и разкладка «осмин» была закреплена в Уставе МСОРК, где также отмечалось, что «певцы по выдающимся способностям или хорошему поведению могут рассчитывать на прибавку оклада по усмотрению духовенства и попечителей». [8]
      В дальнейшем имена певцов, многие из которых, как будет показано ниже, были писцами рукописей, можно выявить в подробных Алфавитах МСОРК, в том числе 1916 г[9]. Очевидна преемственность этого сообщества, и хоровое дело продолжают, как правило, последующие поколения. Объединяет певцов и происхождение. Как вышепоименованные певцы, так и другие – Макар Капустин, Феофилакт Кормильцев, Егор Чучев, Евсей Катаев, Макар Озарнов и практически все остальные были родом из гуслицких селений. Певцы поселялись на территории Рогожской общины, в том числе в зданиях, построенных исключительно для певцов и их семей. Сохранился план старой двухэтажной Певческой палаты.[10]. Новое здание Певческой палаты, построенное на средства Ф.Е. Морозовой в память о сыне и называемое «Новый дом певчих имени С.И. Морозова», было освящено 4 мая 1914 г.[11] На первом этаже этой палаты в квартире № 3 жила семья Пышкиных из д. Яковлевской – Фёдор Степанович, Александра Ивановна и трое детей, старший из них Дмитрий – будущий руководитель Рогожского хора.[12] Вдовы певцов также оставались в общине. В 1914 г. проживало 8 вдов с семьями, в том числе певцов Шитикова, Звонарёва, Зайцева и др.[13] Певцы и вдовы снабжались «припасами и печеным хлебом».[14] Ситным обеспечивались только певцы 1 разряда.[15]
      В конце XVIII–XIX вв. по всей России и в зарубежных старообрядческих общинах использовались гуслицкие певческие рукописные книги. Самыми известными центрами переписки были Беливо, Панарино, Мисцево, Петрушино, Заполицы и Заволинье.
      Наиболее ранние происходящие из Гуслиц рукописи датируются кон. ХVIII — нач. ХIХ в. Гуслицкие рукописи, за редким исключением все певческие, находятся практически во всех крупных рукописных собраниях, во многих частных коллекциях и старообрядческих храмовых библиотеках. Рукописи, написанные в Гуслицах и там бытовавшие, составляют Гуслицкую коллекцию ИРЛИ (Пушкинский дом) (44 единицы), Гуслицкое собрание ОР РГБ (Ф. 734, 119 единицы), 62 рукописи ХVII–ХХ вв. гуслицкого происхождения входят в Московскую коллекцию НБ МГУ.[16]
      Известны были целые династии писцов, в том числе Шитиковых. Представитель этой династии Н.А. Шитиков был учителем и певчим на Рогожском кладбище, как пишет о нем один из его учеников И.Г. Иванов на рукописи «Праздники на крюковых нотах» 1885 г.: «Сия книга писана Шитиковым Назаром Алексеевичем - учитель и певчий на Рогожском кладбище в 1888 г., уроженец Московской губ. Богородского у. Руднинской волости села Панарино»[17], а М. И. Шитиков в 1832 г. написал Триодь певческую Постную и Цветную, орнамент которой стал образцовым. Им же в том же году были написаны, согласно записи на книге, Праздники певческие, приобретённые за 150 руб. в 1858 г. И.Г. Ивановым – «крестьянином Московской губ. Богородского у. Дороховской волости д. Равенской». Рукой владельца указывается также: 1.«С сего оригинала написаны Праздники на Рогожском кладбище 2) и напечатаны Л.Ф. Калашниковым (Л.Ф. Калашников – старообрядческий издатель) в Киеве тоже с этих Праздников».[18] Иван Георгиевич Иванов(1888-1960)[19] - певчий на Рогожском кладбище, редкий знаток гуслицкого певческого искусства, переписчик и собиратель рукописей, «в 1905 г. учившийся у М.Д. Азарнова»,[20] коллекция которого находится в собрании РГБ.[21] И.Г. Иванову принадлежала и другая рукопись, выполненная рукой замечательного мастера, оставившего к тому же на листе 223 автограф: «Сия святая и богодухновенная книга, глаголемая Октай певчий полной самой и с Обиходом полным и с нужными христианскими потребами написан трудами и тщанием мастера Михайлы Иванова сына Шитикова от создания мира в лето 7346 месяца марта в 9 день от воплощения Бога Слова 1838 г.»[22]
      Одной из самых часто переписываемых книг была Обедница (в 4-ю долю листа), с сер. ХIХ в. содержавшая, как правило, песнопение «Святый Боже» («Агиос о Феос») с напевом позднегреческой традиции, по преданию ведущем начало от митрополита Амвросия (Паппа-Георгополи). Весьма распространены были Ирмосы, по которым наряду с Октаем, учились пению. Азбук не заказывали, чтобы избежать дополнительных расходов, так как они стоили недешево. Известны превосходные образцы Ирмосов, выполненные братьями Г. и В. Прокофьевыми из Мисцева.[23] В 80-х гг. XIX в. в Беливе работали Ф. Г. и М. Г. Батулины, выполнившие оригиналы для литографированного издания «Полного круга церковного знаменного пения» (М., 1884–1885. 6 ч.), подготовленного головщиком Морозовского хора И. А. Фортовым и изданного А. И. Морозовым. В начале XX в. потребность в гуслицких рукописях существенно снизилась из-за распространения печатной продукции киевского издательства «Знаменное пение». Перепиской книг в это время в Гуслице занимались А. Федотов-Горбатый и И. П. и Ф. И. Добриньковы (Добренькие)[24] в д. Мисцево. Рукописи, как правило, подписывались достаточно редко. Благодаря записям, сделанным рукой И.Г. Иванова, стало возможным попытаться идентифицировать почерки, манеру письма и оформления вышеназванных мастеров, но подобную работу только предстоит сделать. Особенный интерес в этом отношении представляет собой рукопись Праздники с Ирмосами[25], на верхней крышке которой сделана владельческая запись рукой Ивана Георгиевича Иванова: « Сия книга, глаголемая праздники писаны Добреньким [инициалы не указаны – Е.А.] в деревне Мисцеве Дороховской волости Богородского у. Московской губ. в 1909 г., а на бумаге Татаровской [Протасьева] фабрики № 4.[26] Принадлежит по наследству от дедушки Павла Владимировича Иванова деревни Равенской». На л. I Иван Георгиевич размышляет об искусстве мастера: «Более правильно писал с выражением по силе, чем создавала его мысль и проходил духовный острый его ум и смысл выраженного пения с чувством от всего сердца, а потому призна[н] по его письму самым лучшим по всей России и одобрено даже Калашниковым, который много внес в пение с его книг как авторитетных». С л. 158 рукописи начинаются Ирмосы, на л. 159 имеющие помету «Антон Федотов, д. Заполица, бумага Говарда №» Видимо, Иванов серьезно относился к атрибуции рукописи, хотя его датировки бумаги не соответствуют реальности, но это другая проблема. На нижней крышке чернилами выполнена своего рода итоговая запись: «Сия книга принадлежит Павлу Владимирову Московской губ. Богородского у. Дороховской в. д. Равенской. Праздники писал мастер дер. Мисцево той же волости крестьянин Добренький И.Ф. , а Ирмосы приписал мастер дер. Заполицы Федотов Антон Горбатый в 1902 г. После смерти досталась внуку Иванову Ивану Георгиевичу. В собрании Иванова находятся и певческие Октоих с Обиходом к. ХIХ – нач. ХХ в., выполненные «Крутиковым С.И. , на Рогожском кладбище был певчим в 1902 г., урожденный Московской губ., Богородского у., д. Заполицы»[27].
      Близкую ситуацию с перепиской книг в Гуслице в 1910 г. приводит и Ефим Поспелов: «В этом году, по всей вероятности, и последние писцы побросают свои гусиные перья, ибо при таком положении вещей им немыслимо конкурировать с печатной машиной. Первая группа состоит из четырех писцов, под руководством известного престарелого писца дер. Мисцевой Ивана Прокопьевича Добринькова, который давно пользуется популярностью в народе, как образцовый писец. Он принимает заказы от некоторых книготорговцев из Москвы и других городов и дает со своей стороны работу следующим писцам: в дер. Дороховую Ефиму Платонову Савину и в дер. Заполицы г. «Горбатенькому». Кроме этих двоих с ним занимается ещё его внук Сергей Федорович. Эти три лица пишут только «речи», «крюки» и же и «пометы» проставляет сам И.П. Добриньков».[28]
      Известными мастерами были и С. Г. Алексеев в Беливо и М. А. Кашкин в Устьянове, продолжавший свою деятельность в 20-х гг. XX в. Рукописи Кашкина известны и в собрании МГУ и в РГБ в Гуслицком собрании - Октоих на крюках, нач. ХХ в.[29] и Сборник песнопений на крюках, 1926 г. (?)[30] По мнению Е. Поспелова они составляли вторую группу писцов, куда входила и женщина – госпожа Хахаева из Куровской, писавшая только «речи», «крюки» проставлял только С.Г. Алексеев, «выделявшийся своей известностью по распространению книг». Иногда Алексеев делал заказы мисцевскому писцу Федору Ивановичу Добринькову, «это - один из лучших писцов в настоящее время, он работает один, заказы получает в большинстве случаев частные».[31] «Книги письма второй группы за прошлую зиму были в большом ходу, несмотря на то», как пишет Поспелов, «что они уступают во многом первым». Это явление наблюдатель связывает с тем, что «Алексеевым было много помещено «объявлений» в журналах «Церковь», «Баян», и «Музыкальный труженик». «Сила объявлений в наш век очень велика» - заключает исследователь гуслицкого письма. [32]
      Братья Сергей и Степан Григорьевичи Алексеевы отмечены и в другом источнике как лучшие писцы книг и наиболее успешные учителя церковного пения[33], но рукописи их руки нам пока неизвестны. Степан Алексеев также был известен как автор краеведческих очерков.[34] Возможно, именно благодаря его трудам сохранилась память о старообрядческих обителях. Судьба его нам почти неизвестна, её, очевидно, скрывал и в ходе следствия его брат Сергей Григорьевич в 1936 г. приговоренный к ссылке, а 10 октября 1937 г. расстрелянный и похороненный в Бутово[35]. Материалы уголовного дела, несмотря на специфичность языка, и источника в целом, позволяют воссоздать подробности жизни коренных старообрядческих семей, и дополнить наши представления о гуслицкой повседневности конца 1920- 1930-х гг.
      Сергей Григорьевич обвинялся по статье 58, п. 10,11 УК РСФСР вместе с беливцем Кабановым Василием Григорьевичем и священником местной моленной Платоновым Василием Платоновичем. Все они были достаточно преклонного возраста. Сергей Григорьевич 1862 г.[36] (л.11), Кабанов – 11.08.1864 г., (л.10) - уроженцы Беливо., представители зажиточного крестьянства, отец Василий Платонов –28.02.1869, родом из Загряжского, постоянно жил в дер. Дуброво, служил в Беливо.(л.12).
      До 1917 г. семья Алексеевых владела домом с двором, сараем, двумя лошадьми, двумя коровами и двумя телками, раздаточной конторой по выдаче на дом ткачества, всего было занято рабочих до 200 человек, имелась бакалейная торговля, «вместе с братом писали духовные религиозные книги», кроме этого и брат и сам Алексеев, занимались подпольной адвокатурой.[37] Председатель сельсовета А.К. Гордеев на допросе сообщает, что «после революции Алексеев занимался писанием духовных книг и нищенством» (л.67). На допросе в таганской тюрьме 27.08.1937 г. Алексеев говорит, что его отец был литератором, а он сам наряду с предпринимательством занимался подпольной адвокатурой (л.82). Вплоть до ареста все имущество состояло из дома с двором. В деле назван кулаком-фабрикантом. Образование имел среднее незаконченное. С новой властью отношения не складывались – в 1922 г. был судим за хулиганство, приговорен к штрафу, в 1936 г. судим особым совещанием НКВД, приговорен к 3-м годам ссылки, откуда, по мнению органов, бежал, а по версии С.Г. Алексеева отпущен по старости (л.11, 17). Другие проходящие по делу так же, как и он, отбывали ссылку по 3 года в Нарымском крае, только ранее - в 1932 г. В графе «состояние здоровья» - прочерк, состав семьи – жена Любовь Тимофеевна, 54 г., колхозница в Беливо, брат – назван Максимом, хотя далее во всех допросах его называют Степаном, 73 лет, служитель культа в Москве, адрес неизвестен, и в дальнейшем сведения о нем не пополнятся.
      Василий Григорьевич Кабанов вплоть до 1929 г. владел 2 домами, двором, кузницей, точильней, баней, было у него в семье по 2 лошади и коровы, 5 овец и 2 поросенка, семья занималась кузнечным делом, один его сын был кузнецом в Дулеве на фарфором заводе, 2 других работали в Егорьевске в артели «Металлист», дочери – в колхозе. Здоровья был слабого, не имел правого глаза. До революции применял наемную силу до 5 человек. В 1927 г. Кабанов был лишен избирательных прав, 1930 – раскулачен, в 1933 – выселен в Кузнецкстрой, в 1934 г. вернулся из ссылки. «Поселился в доме сына, в колхозе не состоит и нигде не работает»- отмечалось в постановлении об избрании меры пресечения, забыв, очевидно, что ему было в 1937 г. 73 года, и он был инвалидом (л.13). Василий Григорьевич был «руководителем церковного совета местной моленной, занимается торговлей свечами и маслом» (л. 14).
      О. Василий Платонов не имел имущества до 1917 г., в царской армии служил трубачем, к 1929 г. обзавелся домом, коровой и лошадью. Жена Мария Федотовна, 65 лет была домашней хозяйкой, старший сын строил канал Москва – Волга в Мологе, другой был на строительстве в Алма-Ате, т.е. «осуждены и высланы». «Выполняет роль старообрядческого попа». (л.12). В 1930 г. был арестован как организатор поджога школы, но вскоре отпущен. Вновь был судим, отбыл ссылку к концу 1934 г.
      Всем им органы предъявляли обвинения в «организации вокруг себя церковников при моленной, в контрреволюционных действиях против мероприятий партии и советской власти». Никто из них не признал себя виновным, отрицали антисоветскую деятельность, но допускали критику современного положения. Иногда в протоколах отмечались прямые ответы участников «группировки воинствующих церковников», например, высказывание Кабанова: «Я считаю, что Советская власть меня выслала, как и многих других крестьян с целью уничтожения как стариков. Также меня и раскулачили неправильно, и делают это, потому что у власти на селе сидят хулиганы, которые издеваются над народом» (л.24 об.), или о том, что он обиделся на власть, когда у него отобрали недавно купленную с трудом лошадь. В тоже время С.Г. Алексеев, как сказано в протоколе, «имел общение в местной моленной», «извлекал из этого материальную выгоду», «всегда там подвергал обсуждению в контрреволюционном духе мероприятия партии и Советской власти», и, наконец, «имея связь с моленной, я удовлетворял свои потребности песнопетия» (л.34 об.-35). Конечно, эти слова не могли принадлежать старообрядцу Алексееву, это речь дознавателя, лейтенанта госбезопасности, не имеющего представления, что такое моленная и допрашивающего немощных стариков. Подобной речью изложены все протоколы и иные документы. Просто не предполагалось что-то достоверно записывать. Все допросы изложены одной рукой и одним языком по определенному клише. Все разбирательство уложилось в короткий срок от 7 .08.1937 до 19.08.1937 г., когда по делу № 9300 по обвинению «кулаков-торговцев» было вынесено обвинительное заключение. 23.08. 1937 г. все они выбыли из Егорьевской тюрьмы, 27.08. подвергнуты допросу в Таганской тюрьме, где ожидали исполнения наказания. Судьба их была абсолютна предопределена. С.Г. Алексеев, В.П. Платонов и В.Г. Кабанов были расстреляны 13 октября 1937 г. на Бутовском полигоне. И такая участь выпала гуслякам – старообрядцам многих сел и деревень. Необходимо создать гуслицкий Мартиролог, отметить их имена в истории поселений. Без этого полное возрождение этого удивительного края будет невозможным.